Пожалуйста, поскорее ответь мне, дорогой Джан-Ив. С любовью, Мариана».

Я вздохнул, перечел письмо и опять вздохнул. У меня было мало желания помогать Мариане, а поскольку завещание еще не было официально утверждено, я не мог так просто послать ей сто фунтов. Я сел, взял ручку и попытался сформулировать твердый, но вежливый отказ.

«Дорогая Мариана, — вежливо написал я в конце концов, — а ты на самом деле хочешь вернуться в Пенмаррик? Хелена уехала, мама о тебе не спрашивает, Эсмонд отправился в Шотландию. Если тебе, несмотря на вышеперечисленные факты, все же захочется вернуться, дай мне знать, и я вышлю тебе деньги на дорогу. Мне очень жаль, что дела твои были столь плохи, но надеюсь, тебе скоро повезет. Твой Джан-Ив».

Она не ответила, хотя я так и не понял, случилось ли это потому, что ее финансовые дела поправились, или потому, что ей расхотелось возвращаться домой. Я сказал матери, что Мариана написала, но решил не показывать ей письмо.

— Мне она не написала, — обиженно сказала мать. — Так и не написала письмо с соболезнованиями. А тебе она написала только потому, что ей нужны были деньги.

Это была сущая правда, но я решил, что лучше оставить ее слова без комментариев, и некоторое время мы больше не говорили о Мариане.

На следующий день после того, как я ответил на письмо Марианы, я наконец нашел время съездить в Морву и встретиться с Ребеккой. Ни ее, ни Джонаса не было на похоронах Филипа, а Дебора пришла с Саймоном-Питером и его женой. После службы у меня не было времени переговорить с Деборой наедине, и я решил, что Ребекка не пришла, потому что не хотела меня видеть. Это меня злило; понятно, она расстроилась и разочаровалась, когда узнала, что Филип изменил завещание, но я предполагал, что через несколько дней она одумается и признает, что виноват не я. Если же она винит меня, говорил я себе, и закатит мне сцену из-за того, в чем я не виноват, значит, она не любит меня даже вполовину так сильно, как в том клялась. Она же обещала, что Джонас не будет стоять между нами; если же она не выдержит обещания, тогда я пойму, что поступил правильно, не женившись на ней, и позабочусь о том, чтобы вопрос о браке между нами больше не вставал.

Признаюсь, я волновался, когда ехал на ферму Деверол, но мне так хотелось увидеть Ребекку и узнать, что же она думает, что нервничал я недолго. Когда я обошел дом, чтобы войти через заднюю дверь, то увидел, что она вешает во дворе белье; Джонас, жуя булочку с изюмом, сидел на ближайшей бочке для воды, а через открытое окно я видел, что Дебора на кухне раскатывает тесто. Когда я завернул за угол и подошел к ним, они все бросили свои дела и молча на меня уставились.

Через минуту я коротко сказал:

— Ребекка, мы могли бы поговорить наедине?

Опять наступило молчание. Дебора с невероятной энергией принялась раскатывать тесто, а Джонас опять вонзил зубы в булочку.

— Мне не о чем с тобой говорить, — наконец произнесла Ребекка ледяным тоном. — Не о чем. И ты знаешь, почему.

— Почему?

— Ты лишил моего мальчика наследства.

Значит, все обстояло именно так, как я и опасался. На Ребекку, и я всегда это знал, нельзя было положиться. Только потому, что она клялась, будто слишком любит меня, чтобы позволить Джонасу встать между нами, а я был таким дураком, что верил ей, я чуть было не вступил во второй ужасный брак. Он определенно был бы ужасен. Бесполезно было бы брать с нее обещания не устраивать сцен и скандалов. Когда бы ей ни пришло на ум осложнить мне жизнь, она бы делала это по той простой причине, что недостаточно меня любила, чтобы поступать иначе.

Терпение мое лопнуло. Поднялся гнев. Десять долгих лет она водила меня на поводке, звала меня к себе в спальню, когда ей этого хотелось, но теперь всему придет конец. Я повернулся.

— О том, что я лишил Джонаса наследства, не может быть и речи, — коротко сказал я. — Ты сама потеряла его наследство. Если бы ты не устроила ту дурацкую сцену, когда Джонас сбежал с побережья…

Хлопнула кухонная дверь. Дебора уронила скалку и побежала в переднюю комнату, чтобы не видеть, как мы ссоримся. Я замолчал, и пока я молчал, Джонас соскользнул с водяной бочки, твердо поставил свои маленькие ножки на землю и положил булочку с изюмом на подоконник.

— Я не сбежал, — объявил он. — А она не устраивала никаких сцен. Оставьте мою мать в покое.

Я не обратил на него внимания.

— Ребекка, давай раз и навсегда разберемся в этом. Во-первых, я не отбирал наследства у Джонаса. Филип изменил завещание, когда ты отвергла щедрость, которую он проявил к ребенку. Во-вторых, я об этом знал, но скрывал от тебя просто потому, что Филип просил меня об этом, и я ему обещал. В-третьих…

— Ты меня обманул. Все эти месяцы, когда мы были так близки…

— Я тебя не обманывал. Я просто сдержал обещание, данное Филипу.

— Оставь мою мать в покое, — сказал Джонас очень злобно и вздорно. — Убирайся с нашей земли, или я тебя побью.

— Я тебе не верю, — надувшись, заявила Ребекка. — Я больше не хочу тебя видеть.

— Очень хорошо, — сказал я, приходя в ярость. — Я больше сюда не приду. Никогда, ты поняла? И на этот раз «никогда» означает «никогда», а не «позже», поэтому, когда тебе станет одиноко, не подходи ко мне, встретив меня в Сент-Джасте. Если ты не можешь доверять мне, как женщина доверяет мужчине, которого любит, то пошла к черту твоя любовь, она мне не нужна.

— А как я могу доверять тебе? — закричала она на меня. — Я никогда не могла доверять тебе, никогда! Ты никогда не любил меня так, как я тебя любила, у тебя всегда была какая-то женщина на стороне…

— Только потому, что я не мог добиться от тебя того, что мне было нужно, не опустившись на колени!

В этот момент ко мне со сжатыми кулачками приблизился Джонас.

— Замолчи! — заорал он. — Замолчи, или я ударю тебя в нос!

Я едва его слышал. Я все еще смотрел поверх его головы на Ребекку.

— Больше я не собираюсь просить на коленях о твоей благосклонности, — сказал я в ярости. — Держи ее при себе. Я найду женщин лучше тебя, стройнее тебя, у которых гораздо больше желания угодить.

Я замолчал. Наступила тишина. Ребекка все еще смотрела на меня, глаза ее расширились, в них было сомнение.

— Молодых женщин, — добавил я.

Она вздрогнула, но и только. Развернувшись, я обошел дом вокруг, подошел к машине и, изо всей силы нажав на газ, уехал из ее жизни.

9

Через две недели она мне написала. Это была натянутая, формальная записка, в которой она говорила, что сожалеет о произошедшей сцене и хотела бы опять меня видеть.

Я не ответил.

Вскоре она снова мне написала. На этот раз письмо было длинным и путаным, полным страсти и мольбы о прощении. Не приду ли я поужинать на ферму в любой день, когда захочу?