7

Я шел на похороны, думая, что буду тронут, и я был тронут. Что еще я могу сказать? Адриан безупречно отслужил службу, церковь и кладбище были переполнены людьми. Это факты, но есть вещи, которые просто фактами не назовешь. Я шел на похороны моего брата, который погиб от несчастного случая в возрасте сорока одного года, но не его одного я хоронил тем холодным утром в деревне Зиллан. Я хоронил всю свою былую зависть, всю ненависть, которые играли такую большую роль в мои ранние годы; я хоронил свои былые тщетные усилия, былое недовольство, старые ошибки. В то утро в Зиллане я похоронил всю прошлую жизнь — ту жизнь, в которой я был так несправедливо приговорен к роли неудачника, жизнь, в которой мне приходилось бороться за свои права против тех людей, кому повезло гораздо больше, чем мне. Всю свою жизнь я смотрел в зеркало справедливости, пытаясь понять, как мне увидеть в нем свое собственное отражение, а теперь я попал в Зазеркалье, и весь мой мир встал вверх ногами. Люди, которым я так долго и так бессмысленно завидовал, умерли, их тела лежали в земле у меня под ногами, а их везение оказалось бесконечной иллюзией, скрывавшей разбитые, несчастные, бесцельно прожитые жизни. Теперь я видел своего брата Маркуса не веселым светским молодым человеком, а безнадежным школьником-переростком без цели и амбиций; брат Хью представлялся мне теперь не великолепным искателем приключений, одаренным талантом делать деньги, а хитрым бездельником, наслаждавшимся удачей до тех пор, пока она не изменила ему однажды на пустынном корнуолльском берегу. И наконец, я увидел Филипа не золотым героем тысяч историй о приключениях шахтеров, а эмоциональным калекой, жившим в своем собственном сумрачном мире, который превратился в кромешную тьму после несчастья на шахте Сеннен-Гарт.

Итак, я ступил в Зазеркалье, а когда обернулся, чтобы посмотреть на свое прошлое, то увидел, что мои попытки оторвать для себя кусок справедливости на самом деле были попытками навлечь несправедливость на моих братьев. Оказалось, что справедливость — это двуглавое чудовище, монета с двумя сторонами; я был занят несправедливостью в отношении себя, и мне не приходило в голову, что она является справедливостью по отношению к другим, а то, что было несправедливо по отношению к другим, принесло бы мне справедливость, которой я жаждал всю свою жизнь.

Но все это пришло мне в голову, когда я увидел, как гроб с телом Филипа опускают в свежую могилу. Я увидел это, и слезы полились у меня по щекам, но оплакивал я не только Филипа, но и несправедливую справедливость, которой я так безнадежно не понимал столько бесполезно прожитых лет.

8

После похорон я остался ночевать у матери на ферме, а на следующее утро за завтраком попытался убедить ее уехать из Корнуолла на несколько дней, чтобы хоть как-то отвлечься. Но она не хотела об этом даже и слышать. Весь день она провела в постели, поскольку врач строго-настрого запретил ей ходить на похороны Жанны, которые состоялись на следующий день, и я, уезжая в Пензанс на службу, оставил ее с «девушками» Тернер. Жанну похоронили тихо в пресвитерианской церкви, прихожанином которой был ее муж. Церемония была восхитительно проста и безыскусна, но я бы солгал, если бы написал, что, когда она окончилась, я не испытал огромного облегчения. Потом Лиззи с мужем отвезли меня и Эсмонда пообедать в «Метрополь», а позднее, когда мы немного оправились от потрясения вторых похорон в семье за два дня, Лиззи вызвалась поехать со мной на ферму Рослин выпить чаю.

— Я должна проявить участие к маме, — сказала она, — хотя, честно признаться, не считаю, что сострадание облегчает горе.

Но она была настолько потрясена тем, что мать прикована к постели, что на следующее утро срезала в саду Пенмаррика несколько цветов и попросила меня еще раз отвезти ее на ферму.

— Ну что же, мама, — по-деловому сказала она, врываясь в комнату матери с охапкой экзотических цветов, — не думаю, что тебе следует лежать здесь и обливаться слезами. Почему бы тебе не съездить к нам в Кембридж на несколько дней? Тебе даже не придется трястись в поезде, потому что Эдди заказал машину с шофером, чтобы ехать домой, а когда тебе придет время уезжать, мы организуем машину и тебе.

— Нет, — сказала мать.

— Мама, я на самом деле считаю, что…

— Ты очень добра, Лиззи, но нет.

Делать было нечего. Мать была тверда, и ничто не могло заставить ее покинуть дом.

— Старые люди так упрямы, — в отчаянии сказала Лиззи. Она была раздражена тем, что ее великодушие было отвергнуто так безапелляционно. — Что нам с ней делать? Да и сколько она может жить в этом доме одна, только с полоумной прислугой, которая наполовину слепа и почти глуха? А что, если с ней что-нибудь случится?

— Я поставлю там телефон, — пообещал я, — и буду навещать ее почаще. С ней все будет в порядке.

— Ее надо перевезти в Пенмаррик, там она будет под надежным присмотром.

— Дорогая Лиззи, — удивился я, — ты, похоже, плохо знаешь маму! Она никого не слушает. В Пенмаррик ее и на аркане не затянешь.

— Что ж, — сказала Лиззи, быстро пожав плечами, — в конце концов, это твоя забота, не моя. Нам с Эдди уже пора возвращаться в Кембридж. Девочки соскучились… Кстати, что будет с Эсмондом? Может быть, мне следует пригласить несчастного мальчика в гости? Ему, наверное, не захочется оставаться в Корнуолле после всего, что произошло.

— Мне кажется, он уже готовится возвратиться в Шотландию. Но, может быть, во время следующих каникул…

— Да, я должна пригласить его в Кембридж. Кстати, полагаю, от Марианы больше ни слова?

— Нет.

Но тремя днями позже письмо пришло. К тому времени Эсмонд уже отбыл в Шотландию, Лиззи с мужем вернулись в Кембридж, Хелена уехала с визитом к друзьям в Уорикшир, а потом собиралась за границу. Письмо, с французским штампом и маркой Ривьеры, было адресовано мне и написано изящным почерком Марианы.

«Дорогой Джан-Ив, — писала она. — Надеюсь, похороны прошли благополучно и не были слишком ужасны. Конечно, я постоянно думала о вас всех и жалела, что меня там нет, но жизнь с недавних пор стала невероятно тяжелой, а когда я получила твою телеграмму, я находилась в несколько стесненных финансовых обстоятельствах и у меня не было денег на билет домой. Крайне неприятно, когда нет денег, чтобы поступать так, как хочешь, особенно в подобных случаях, и поскольку мне бы хотелось вернуться домой и повидать маму, не мог бы ты быть душкой и выслать мне сто фунтов? Мне очень не хочется тебя беспокоить, дорогой, но в этом году меня без конца преследуют неприятности, все просто ужасно. Мне бы так хотелось увидеть дорогого Эсмонда. Он все еще в Пенмаррике? Очень надеюсь, что он еще не уехал в этот ужасный дом в Шотландии. Эсмонд много обо мне говорит? Я думаю о нем очень часто.

Дорогой, я просто не могу выразить, как я раздавлена несчастьем и как мне жаль этого прекрасного человека, Доналда Маккре, и Хелену. Конечно, брак Хелены нельзя было назвать идеальным, ведь ее муж уехал и бросил ее на три года, но мне кажется, что даже такой брак для бедняжки лучше, чем совсем никакого. Мне так жаль ее. Передай маме огромный привет, а если Эсмонд все еще у вас, скажи ему, как я по нему скучаю и как хочу снова его увидеть. Теперь, когда он стал старше, может быть, он начнет понимать некоторые сложности, которые произошли из-за того, что мы разделены. Пожалуйста, скажи ему, что я ему все объясню, что я всегда его любила, хотя мы и были разлучены на много лет.