Самым ярким событием путешествия в Рим была встреча Тито с папой Павлом VI; это был первый случай, когда глава коммунистического государства вошел в Апостольский дворец. Отношения между Святым престолом и Белградом стали крайне напряженными в сентябре 1946 г. из-за процесса против загребского архиепископа Алоизие Степинаца, который состоялся вопреки попыткам Тито его избежать. Обвиненный в том, что сотрудничал с усташами во время войны и после нее, Степинац был осужден на 16 лет принудительного заключения. Отношения драматически ухудшились в 1952 г. когда Пий ХП назначил его кардиналом. В то время, когда Сталин представлял для него смертельную угрозу, Тито не мог понять, как папа решился на столь откровенно враждебный шаг. Тем более что он предусмотрительно выпустил Степинаца в 1951 г. из тюрьмы и направил в его родную деревню. Этот милостивый шаг не удовлетворил Католическую церковь. В глазах верующих всего мира кардинал стал жертвой титовского режима, что вызывало враждебные чувства к Югославии прежде всего в США, поскольку Степинаца воспринимали как мученика. Только после его смерти в 1960 г. и похорон в Загребском кафедральном соборе обстановка улучшилась. То, что Тито это разрешил вопреки мнению хорватских партийных функционеров, не осталось незамеченным в Ватикане. Наследник Пия ХП папа Иоанн ХХШ спустя некоторое время после начала своего понтификата дал толчок обновлению диалога, признал послевоенные изменения в Югославии и дистанцировался от усташской эмиграции. Когда Тито посетил Латинскую Америку, помимо всего прочего, он попытался убедить местных епископов не занимать в отношении него слишком отрицательной позиции. Вопреки противостоянию римской курии и Сербской православной церкви, которая не забыла преступлений католиков в НГХ, наследник Иоанна ХХШ, Павел VI после тайных переговоров в 1966 г. подписал с Белградом протокол о сотрудничестве и в 1970 г. обновил дипломатические отношения. Ватикан в первую очередь видел в Югославии пример сосуществования церкви и государства, который можно было бы ввести где-нибудь еще в коммунистическом мире[2268]. Со своей стороны Тито также сделал несколько примирительных шагов в сторону католической церкви, среди прочего в 1964 г. он вместе с Йованкой посетил картезианский монастырь Плетерье и на следующий год инициировал новый закон о религиозных обществах, который давал больше прав верующим[2269]. За кулисами по дипломатическим каналам до конца 1966 г. он часто общался с папой Павлом VI, обменивался с ним взглядами на актуальные международные вопросы. Монтини был так «впечатлен государственной мудростью Тито, его способностями и ролью в международных отношениях», что считал его искренним и самым большим сторонником мира на земле[2270].

Это же отразилось и в приветственной речи, с которой он принял Тито в Ватикане. В ней он высоко оценил усилия Тито по сохранению мира, которые способствуют более плодотворным отношениям «между народами и континентами». При этом он «забыл», что Пий XII отлучил от церкви всех католиков, замешанных в процессе против Степинаца, а значит, опосредованно и маршала. Сотрудничество, которое начали Югославия и Святой престол на этой ниве, уже привело к многообещающим результатам[2271]. Сразу по приезде Тито в Рим стало очевидно, что его визиту уделяют большое внимание, поскольку на аэродроме его встречали помимо итальянских высокопоставленных лиц и представители Ватикана, что было весьма необычным. Впервые в истории какому-то гостю папы оказали такие почести[2272]. Кардинал Жан-Мари Вийо, государственный секретарь Святого престола, говорил: «Югославии повезло, что у нее есть Тито», кардинал Эжен Тиссеран ему вторил: «Он гордость югославских народов, и если бы в других государствах был Тито, не нужно было бы бояться за мир во всем мире»[2273].

То, что папа принял Тито 28 марта, как раз в тот день, когда другие коммунистические лидеры собрались в Москве на XXIV Съезде КПСС, и беседа с Тито велась два с половиной часа, имело дополнительную информационную ценность[2274]. На съезде Брежнев упомянул Югославию только одной фразой в числе социалистических стран. Это можно было интерпретировать как указание на то, что она входит в сферу советских интересов[2275]. Усилия маршала Тито и его окружения воспротивиться этому оказались небезрезультатными, что доказал его визит в Ватикан.

Будучи уверенным в том, что Югославия «удержится на плаву», Запад не скупился на экономическую и политическую помощь, которая выражалась в более или менее открытых заявлениях, что НАТО не позволит расширения Советского Союза до адриатического побережья[2276]. Режим Тито, прежде всего, из-за давления инфляции, дефицита внешней торговли и растущей безработицы опять оказался в тяжелом положении. Югославы просили в кредит 600 млн долларов у МВФ, США и ряда западноевропейских государств, что им позволило бы перебиться до 1972 г. В Вашингтоне считали, что следует ожидать и других просьб о помощи[2277].

При всей лихорадочной деятельности, которую югославы развили после 1968 г. на международной арене, укрепляя отношения с неприсоединившимися странами, с Китаем и с Западом, они не переставали повторять, что их политика не направлена против СССР. Это дало результаты, поскольку диалог между Белградом и Москвой ощутимо укрепился. Когда весной 1971 г. пришла новость, что Тито как первый президент коммунистического государства приглашен с официальным визитом в США, Брежнев впервые за три с половиной года по собственной инициативе поспешил в Белград 22–25 сентября. На пленарных встречах обеих делегаций шли активные переговоры, важным стал и семичасовой диалог между двумя руководителями с глазу на глаз, который состоялся на охоте в Караджорджеве и явился, конечно же, предметом всевозможных предположений, сомнений и страхов[2278]. После довольно оживленного обмена мнениями Брежнев, вернувшись из «неофициальной и дружественной поездки», сделал заявление, которого Тито ждал столько времени: он подтвердил, что Белградское соглашение 1955 г., которым Хрущев признал за Югославией право идти к социализму собственным путем, остается в силе. Взамен Тито обещал, что урегулирует обстановку в государстве, и одновременно разрешил, чтобы в официальной декларации был упомянут принцип «социалистического интернационализма», как, впрочем, и «связь коммунистических партий всего мира». У него не было иллюзий, что СССР окончательно отказался от своих гегемонистских амбиций. Гарантии Брежнева в этом смысле он обозначил как «слова, слова, слова», хотя принял их как желаемое перемирие, которое нужно использовать как можно активнее, поскольку Советский Союз обещал 600 млн долларов, а может быть, и другие кредиты [2279].