— Обознался, — сказал Олег громко.

Его провожали изумленными взглядами, в которых он теперьловил не столько недоумение, сколько боязнь, а то и откровенный страх.

Постоялый двор переполнен, ноги гудят еще от лазанья погорам. На миг возникло стыдное желание, недостойное мужчины, своей мощьюколдуна очистить помещения от этого пьяного горланящего сброда, в тишинепообедать, отдохнуть, приводя в порядок мысли...

Горячая кровь прихлынула с такой силой, что встречные началиоглядываться с удивлением. Он чувствовал, что уши пылают как факелы, от нихможно зажигать светильники, а пролетающие мухи вспыхивают и падают крохотнымидымящимися угольками.

— Никогда, — прошептал он яростно, — никогда не пользоватьсядля себя!.. Только для людей!.. Только на благо рода людского!.. Иначе... иначея не человек, а тварь лесная, дикая, неумытая!

Не заходя, он повернул обратно. Мрак говорил, что одинпостоялый двор бывает даже в большой деревне, в селе их два-три, а в городкенайдется не один умелец, что постарается заработать на приезжих да местных, чтоубегают от жен выпить и пообщаться с себе подобными.

Постоялый двор, который оказался на соседней улице, былтаким захудалым, что Олег понял: доживает последние дни. Постояльцыпредпочитают темную переполненную комнатушку в «Кабанчике», чем пустые палатыздесь, где с балок свисают космы паутины, из углов дует ветер, а вдоль стенбегают мыши размером с отощавших кроликов.

Навстречу вышел долговязый парень с уныло вытянутым лицом.Олег поинтересовался:

— Свободные комнаты есть?

— Есть, — ответил парень недоверчиво. — Они все свободные...

— Мне на пару дней, — сказал Олег. — Плачу вперед. И чего быпоесть еще.

Унылый парень шмыгнул носом, вытерся рукавом, уже мокрым изеленым с приятной солнечной желтизной, посмотрел с недоумением сонными рыбьимиглазами:

— Поесть?

— Поесть, — повторил Олег.

— Ах, поесть...

— Ну да, — согласился Олег, — а что, в этом городе уже неедят?

— Едят, — согласился парень уныло, — еще как едят... яслышал. Ворчунко вчера полбыка съел... Правда, жареного, с луком...

В животе Олега громко квакнуло. Парень топтался, разводилруками. Олег спросил нетерпеливее:

— Я тоже в этом городе. И есть привык хоть бы через день.

Парень почесал в затылке, долго думал:

— Есть только каша. Правда, вчерашняя... Илипозавчерашняя...

Олег отмахнулся:

— Неси. Мужчинам не пристало перебирать.

Про себя добавил, что мудрецам тем более не пристало, у нихвысокие запросы, лишь бы жизнь поддерживать, для волхва главное — насытитьголод души, вернее — голод мозгов...

Комнатка, которую ему отвели, больше походила на чуланчик,но если пригибать голову, то он не всегда будет стукаться о потолочные балки. Ктому же окно хоть и без бычьего пузыря, зато со ставнями, что от ветхости недоживут до зимы.

Он лег на лавку, закинул ладони под голову. Глаза уставилисьв низкий потолок. Итак, первый же колдун учить отказался, сообщилдоброжелательно, что и другие тоже... Если не сразу выпрут. Хоть у него большесилы... да и то еще как сказать, а умения у них явно больше. Это раз. Яфет, окотором даже старые книги молчат, тоже ни научить, ни подсказать... У него своиневедомые беды, перед которыми его нынешние — воробьиное чириканье.

Оглушительно заскрипело. Он подпрыгнул вместе с лавкой.Скрип был отвратителен, волосы встали дыбом. Парень вдвинулся боком, держа вруках деревянный поднос, больше похожий на неструганую доску. Ногой онпридерживал перекосившуюся дверь, та болталась на веревочной петле и норовилабоднуть в спину.

Олег с непониманием смотрел, как парень опустил поднос наподоконник, здесь заменяющий стол:

— Это что?

— Каша.

— Разве каша такая?

— У нас такая, — подтвердил парень уныло. Подумал,почесался, сплюнул на пол и добавил: — У нас готовят по-простому, по-селянски.

— Даже и не по-человечьи, — добавил Олег.

Когда парень ушел, он оглядел ту серую горку земли, чтоздесь называлась кашей по-селянски, принюхался, в надежде услышать хотя бызапах еды, даже потыкал пальцем, но едва не сломал ноготь.

За окном слышались веселые песни. Парни и девчата шли нагулянку, молодые и сытые. Слышно было даже уханье, кто-то плясал. А ему кричалии хлопали.

— Да черт с ним, — сказал он с раздражением, но на душе былогадко, словно у сироты отнял последний сухарь. — Я ж не жареного павлинавосхотел! Мне бы чего-нибудь попроще, я же волхв, а не чреволюб. Простоперекусить. Да, перекусить! И ничего больше.

В желудке квакало беспрерывно, ворочалось, пихалось в бока,выпячивая их, как у стельной коровы, колотило в ребра. Он чувствовал, как губысами начинают двигаться, он мог бы остановить, но не стал, ноздри ужеуловили... нет, словно бы уловили запах жареного поросенка...

На стол бухнулось расписное блюдо, на нем истекал вкуснымсоком туго зажаренный гусь, весь коричневый, с твердой, как тонкая льдинка,корочкой, но горячий, в ноздри ударила волна ароматного запаха. Гусь опоясанянтарным ожерельем: оранжевые комочки, в которых Олег не сразу узнал тушкимолодых перепелок, плотно прижаты один к другому, блестят, покрытые соком, отних поднимаются тонкие струи пара, а запах такой, что внутри Олега взвыло, онощутил, что уже разламывает, обжигаясь и облизывая пальцы, толстого нежногогуся, рвет зубами белое мясо, от вкуса и запаха которого в голове творится тоже самое, что и в желудке.

Когда половина гуся и все перепелки опустились в желудок,оттуда по усталому телу пошла сладкая волна счастья, он пробубнил с набитымртом:

— Ну и ладно... Я ж не ломоть черного... хлеба из рукибедняка... не... м-м-м... сироту... или вдову... Ломоть черного хлеба часто...м-м-м... бывает последним!.. А такой гусь... не бывает...

Тонкие нежные кости хрустели на зубах, таяли как льдинки, онвыплевывал самые мелкие щепочки, и только когда на столе осталось блестящееблюдо — когда только вылизал сладкий душистый сок! — в душе шевельнулось что-товроде угрызений совести. Только что о духовном голоде, о высоких запросах, ивот тебе высокие запросы...

Это, конечно, слабость, мелькнуло в голове, но лучше назватьэто мудростью, нежеланием переть против рожна, плевать супротив ветра,маленьким шажком назад для большого шага вперед. Полной справедливости жаждать,как говорил Мрак, это с места не сдвинуться: какую-то букашку да задавишь,стебелек сломаешь, жука спугнешь. Так что же, сидеть, не двигаться?