Стол тряхнуло, он едва успел подхватить миску. В корчмувошли трое, крепкие и уверенные, шли мимо, распихивая народ. Один ухватил молодуюженщину за ворот рубашки, дернул, Олег услышал треск разрываемой материи.Девушка вскрикнула и в испуге прикрыла обеими руками обнаженную грудь. Молодойпарень вскочил, но от сильнейшего удара в лицо, короткого и беспощадного,завалился на стол, потом сполз на пол, оставляя капли крови.

Черт бы все побрал, мелькнула мысль, он с испугом увидел,как сияние меркнет, сердце стучит все так же мощно, но теперь кровь наполняетне мозг, а мышцы, вздувает, те вздрагивают от предвкушения драки. На миг,заслоняя сияние, пронеслись хаотичные скомканные видения, как он крушит этихтроих, повергает на пол, бьет ногами, растаптывает, разносит всю корчму, бушуетпламя, крики, его злой голос, что вот, мол, не хотели жить по-людски...

Он вздрогнул, зябко поежился. По плечам ударили, он даже неоглянулся. Его дважды толкнули, он пригнулся, накрывая миску, торопливо сунул взубы последний кус мяса, жевал, стараясь не слышать криков, хохота, треска,тяжелых ударов.

Когда поднялся выходить, краем глаза увидел, как трое прибывшихухватили молодую женщину. Один уже сорвал верхнюю часть платья, она кричала иобливалась слезами, а ее лапали, щупали, мяли, грубо хватали за груди. Онвстретился с ее умоляющими глазами, но заставил себя отвернуться, пошел квыходу.

Похоже, кто-то из селян попробовал заступиться, Олег услышалвскрик, падение тяжелого тела, треск, злорадный хохот всех троих. Толкнулдверь, в лицо пахнуло свежим воздухом. Небо потемнело, на западе виднокрай былеще красный, словно накаленное солнце подожгло походя темную полоску.

За спиной был женский крик, уже не возмущенный, даже неотчаянный, а молящий. Впереди расстилался мир, где далеко-далеко виднелся лес.Еще дальше пойдут горы, а за ними, как он помнил, бескрайние накаленныепески... Есть где уединиться, углубиться в себя.

Улыбка раздвинула его губы, он мечтательно вздохнул, аследующее, что запомнил, были красные лица с выпученными глазами, раскрытые вкрике рты, струи крови при каждом ударе... Стены двигались, как ветви в лесупри сильном ветре, мелькали столы, лавки, люди. Он видел блеск ножей, вскинутыедубины, топор в замахе, пальцы его хватали, крушили, ломали, он чувствовал себясильнее ста медведей, а двигался как богомол, успевая видеть все вокруг, сбоков и даже за спиной.

Потом все перестало двигаться, только колыхалось, и онсообразил, что это тяжело вздымается его грудь, а свист и хрипы рвутся из негосамого. Все помещение в корчме устлано обломками и упавшими людьми. Лужи кровине только на полу, но и стены так забрызгало красным, словно здесь забивалистадо свиней, а те бегали в предсмертных судорогах и мотали головами.

Молодая женщина в страхе приподнялась, она сидела накорточках в самом углу:

— Боги... Что вы с ними сделали?

Везде зашевелилось, люди начали подниматься, Олег с великимоблегчением понял, что не всех убил, кто-то еще жив.

Один мужик сказал с нервным смешком:

— Мы все попадали, а то ты как пошел махать, как пошел...Попади под горячую руку, зашибешь, имя не спросишь...

На полу остались трое, наконец один зашевелился, приподнялсяна дрожащих руках. Изо рта и разбитого лица текли красные струйки. Онзакашлялся, на пол посыпались мелкие камешки, что раньше были зубами. Он кашляли кашлял, хрипел, явно часть зубов были вбиты в глотку.

— Черт бы все побрал, — проговорил Олег с тоской. — И всех.

Из кухни вышел хозяин, смотрел с ожидательной укоризной.Олег выудил из кошеля горсть золотых монет, перед ним тут же появилась широкая,как лопата, ладонь. Монетки зазвенели, тут же исчезли в кулаке.

Хозяин поклонился:

— Заходи еще!..

— Спасибо, — буркнул Олег.

Он повернулся и пошел к двери. Хозяин радостно закричалвдогонку:

— У нас каждый вечер что-нибудь такое нескучное! Заходите,когда возжелается насчет подразвлечься, силушку удалую выказать!

Когда он перешагивал порог, в спину радостно кричали мужики,что-то счастливо верещала женщина, он ощутил гадостное желание расправитьплечи, он же добрый молодец, раскланяться, милостиво и горделиво улыбнуться иуйти с прямой спиной, богатый и загадочный.

Спина сама сгорбилась, он поплелся вдоль стен, опозоренныйсамим собой и несчастный. Только сейчас вспомнил, вовнутрь хлынула не холоднаяволна, а целый океан: а как же та счастливая мысль? Он же был так близко кИстине!

Сейчас он был уверен, что то как раз и была самая что ниесть окончательная истина, которая даст счастье всему роду людскому, научит,как жить по-человечески, как сообща идти к небесам, чтобы стать вровень сбогами, да не такими дурными, как Таргитай, а настоящими, а это значит — умными...

Задумавшись, споткнулся так, что пробежал вперед, чтобы нерастянуться, ударился о дерево, вскрикнул, выругался длинно и зло. Вблизизлорадно хихикнуло. Из-за забора выглядывали две детские головки.

— Спать пора, — рявкнул, злой на себя, что заорал как тупойселянин, заругался при детях, а еще собирается тащить весь род людской внебеса.

"Что за дурак, — подумал с тоской. — Я же должен былпросто уйти. Уже уходил... Это Мрак бы ввязался в драку, да еще судовольствием. Да Таргитай бросился бы на защиту обиженных... он это называетсправедливостью. Но я же не драчливый Мрак, не пылкий Таргитай! Я же ужеуходил, я же переступал порог!

А не переступил потому, — мелькнула трезвая мысль, — чтотеперь нет ни Мрака, ни Таргитая. Раньше они бы вмешались, а я бы зудел, чтоэто не наше дело, что надо мир спасать, а не отдельных людишек, что всех ненаспасаешься, по всему миру в этот момент кого-то бьют, с кого-то сдирают кожу,кого-то безвинно тащат к петле, насильники глумятся над молодыми женщинами, детишекбросают в костры, горят дома и посевы..."

— И что же теперь? — проговорил он вслух. — Раньше я могмыслить за их спинами... Каждый из нас что-то делал свое, а теперь Мракупридется и мыслить, Таргитаю придется драться чаще и, что представить трудно,начинать думать головой, а не... Мне же, увы...

Улица тащилась навстречу как старуха, изгибалась болезненно,из окон вылетали рои сытых мух, рассаживались на белых стенах. Он чувствовал,дома проползают по-черепашьи то справа, то слева, редкие прохожие опасливообходят, не понимая, что за хмель бросает этого дюжего варвара из стороны всторону.

— Что же меня гонит? — спросил он измученно вслух. — Ну,понятно бы, если бы у меня какой Змей Горыныч или Кощей девку увели!.. Понятно,пошел бы, отыскал бы, всех бы разнес: как же, мое тронули!.. За свою коровуголовы посрываю!.. А тут вроде бы за чужих переживаю, когда их хозяевам до нихдела нет. Или зря Тарха дураком звал?.. Или же, тоже понятно, меня бы троналишили. Или я вдруг оказался незаконнорожденным сынком какого-нибудь князькаили царишки. Тоже народ бы понял, если бы пошел отвоевывать свое... а своимможно назвать все, на что светит солнце. Но что толкает устанавливать какой-тодурацкий мир между народами, если они этого и знать не хотят? И за это я будуполучать плевки, затрещины, зуботычины?.. Добро бы за трон или девку, а товсего лишь за счастье для всего человечества!