убийцу найдет и награду получит. А то давно уже не убивали… – Она осеклась, увидев, как Нина сердито вскинула голову.

– Ох, Евдокия, за твоим языком не поспеешь и босиком. Ты бы подумала, прежде чем словами-то сыпать.

– Я и говорю: хорошо, что мирно да тихо уже пару седмиц, а то и больше. Только вот меньшого мы в школу определили, да в дорогую такую. И старшего Никон хочет в Аудиториум отправить учиться. Но там такие деньги платить надобно, что только патрикии, наверно, и могут. Вот он и переживает, что ежели убийцу не найдет, то и награды не видать. А без этого нам старшого в школу не отдать. А коли не выучить, так и будет он потом подай-принеси. Или вон в равдухи идти придется. По мне, так лишь бы горя не знали. Но муж-то знает лучше, я и не спорю.

Нина покивала, поднялась было, поблагодарила за гостеприимство, но Евдокия не выпустила ее, пока не расспросила все подробности про убитого.

Пришлось Нине на вопросы отвечать – как выглядел, откуда к ней шел, да как она его увидала, да что делала. Рассказала, умолчав о кольце и о словах раненого.

Евдокия сыпала вопросами, прижимала ладони к щекам, охала. Уходя уже, усталая Нина сказала хозяйке:

– Я смотрю, у тебя нос еще на месте, Евдокиюшка.

Та поднесла руку к лицу, настороженно глядя на Нину.

– Чем тебе мой нос не по нраву?

– Да ты бы остереглась – в каждый горшок его суешь, не дай бог, откусят.

Евдокия лишь сердито фыркнула в ответ.

Выйдя от болтливой жены сикофанта, Нина повернула в сторону дома.

Не успела она дойти до конца улицы, как из-за угла появился Никон. Усталое и озабоченное его лицо при виде Нины сперва чуть просветлело. Но в следующий миг брови его сошлись, он наклонил голову и в ярости ускорил шаг навстречу. Грубо схватив ее за руку у самого плеча, он едва не поднял ее над запыленной улицей. Нина ойкнула от боли, открыла было рот, но Никон ее опередил, злобно прошипев:

– У жены моей выведывать что-то вздумала? Или на меня поклепы наводишь? Говорил тебе, не суйся в это дело! Вот теперь я тебя арестую. – Он поволок ее за собой в сторону Мезы, Нина едва касалась земли носками кожаных сокков.

– Да за что же, почтенный Никон? Чем я виновата перед тобой? Отпусти мою руку, больно мне… – голос ее сорвался.

Никон выпустил ее руку, резко остановился. Нина едва удержалась на ногах. Плечо у нее ныло, но она боялась пошевелиться.

С трудом удерживаясь от слез, тихо произнесла:

– За что ты со мной так, почтенный? Чем я провинилась?

– Дурная ты женщина, Нина-аптекарша. Не слушаешь ты ни советов, ни наставлений. Значит, придется отвести тебя к эпарху и отправить в подземелья!

– Погоди, почтенный Никон, – от ужаса Нина осмелела, голос повысила. – Не виновна я ни в чем, за что меня в подземелья? Как ты эпарху[28] объяснять станешь, что Нину-аптекаршу, которая снадобья для императрицы делает, в подземелья надо бросить? В чем ты обвинишь меня? Лишь в глупом женском любопытстве да в строптивости. Так за это в Царице городов женщин не сажают – подземелий не хватит.

Никон, тяжело дыша, смотрел на Нину. Он прищурился, но она не дала ему сказать, сделала шаг вперед, в лицо заглядывая:

– Не сердись, почтенный, что пришла я к Евдокии. Она мне масло заказывала, я и принесла. А то, что мы по-женски посудачили о том раненом, что на крыльце моем оказался, так об этом вся Меза судачит. Только в том и виноваты, что женщины мы – любопытные да болтливые.

Никон отвернулся, выдохнул, сжимая кулаки. Когда он посмотрел на нее опять, на лице его были лишь безразличие и усталость:

– Ты сама себе враг, Нина. Как ни пытаюсь я тебя от беды оградить – ты опять в нее забираешься. С купцом этим еще… – Он махнул рукой.

– С каким купцом, почтенный Никон? – Нина перестала дышать, дожидаясь ответа.

Лицо Никона покраснело от злости:

– Не тебе задавать мне вопросы, аптекарша! Отправляйся домой. Если попадешься опять мне на глаза – узнаешь, каковы подземелья Халки!

Он быстро зашагал по улице к дому, по-бычьи наклонив вперед голову.

Нина без сил поплелась к аптеке. Мысли вертелись в голове мрачные, безнадежные. Как она, обычная аптекарша, кольцо найдет, за которым охотятся и великий паракимомен, и хозяйка лупанария, и латиняне. А она меж ними как зерно в жерновах – не заметят, как перемелют. И друга милого не спасет, и сама пропадет! Нож, и тот не увидала. Хотя раз там скифские письмена, значит, можно хоть поспрашивать на подворье у славян. Язык она худо-бедно знает, да там купцы все и по-гречески говорят, так что не пропадет аптекарша. Уж всяко лучше искать да расспрашивать, чем скамью задом протирать да слезы лить. Сейчас туда добираться поздно – солнце вон уже за купола перевалило. Завтра с утра и отправится.

Подойдя к дому, Нина увидела сидящего на ступенях мрачного Галактиона. Охнула, вспомнив, что обещалась с ним на ипподром сходить. И хоть не до ипподрома ей сейчас было, да только обещания выполнять надобно. Да и все одно непонятно, куда теперь идти, где хозяина ножа искать.

Парень, увидев аптекаршу, поднялся. Шепотом, чтоб скандал на улице не учинять, отчитывать принялся. Уставшая Нина пообещала вот прямо сейчас с ним пойти. Только снадобье для Стефана положит в корзинку да на задний двор забежит.

Галактион даже заходить не стал, так и стоял под портиком, сложив руки на груди и сердито насупившись. Он, волнуясь за непутевую аптекаршу, уже и по соседям пробежался, и в гавань сбегал, и в пекарню.

Пока шли по шумной жаркой Мезе к ипподрому, Нина оправдывалась, что иной раз к больному вызовут и нельзя отказать, да и задержаться приходится порой. Сама потихоньку перекрестилась, прося у Господа прощения за вранье отроку. И правда ведь волновался Галактион за нее, поди, после всех происшествий-то. Попросила пока про коня рассказать, за которым его приставили ухаживать. Тут юный конюх и оттаял.

Рассказ завел, руками размахивал, едва не подпрыгивал. Ну не конь, а золото просто. Молодой да сильный. Мало кого к себе подпускает, необъезженный еще толком. Из всех только старшего конюха да Галактиона привечает. А на остальных скалится, голову вскидывает, укусить норовит. К нему с заду и подойти все опасаются – пуглив еще, взбрыкивает.

Нина слушала, качала головой. Она лошадей боялась, особенно