– Которую?

– Ну, ты понял. Единственную.

– Нет еще.

– Серьезно? – Она приподнялась, с интересом посмотрела ему в глаза. – Ну, тогда ладно, значит, у меня еще есть надежда…

– Прости, Варвара. – Было трудно решиться, но он решился. – Прости, ради бога, но зря ты это затеяла. И себе разбередила душу, и мне. Прошло у нас все, много лет назад прошло, и не может вернуться. Не смогу я себя заставить. И ты это тоже понимаешь, просто порыв у тебя, тоска ваша бабская. Не гробь жизнь себе и своему мужику, хорошо? Возвращайся к нему, дай бог, чтобы он ничего не узнал. Будь ласковой с ним, глядишь, слюбится. Без обид, да, Варюша? И никакая ты больше не Кружилина, ты Брандберг, мне сказали. Клевая, кстати, фамилия…

Она вздыхала, пускала слезу, долго молчала, гладя ему колени. А он все больше нервничал – Рита наверху, а если проснется, услышит голоса, подозрительный скрип, начнет паниковать, снова что-то уронит? Или в бега сдуру кинется, учиняя немыслимый грохот? Нельзя, чтобы Варвара ее увидела. Как бы ни божилась, все равно насплетничает деревенским кумушкам. Даже сам факт, что в доме у Воронича скрывается посторонний, крайне нежелательно обнародовать.

Варвара обвилась вокруг него, полежала, повздыхала, потом со вздохом взъерошила ему волосы и поднялась. Он слышал, как она натягивает сарафан.

– Ну, иногда хоть можно? – глухо спросила она, наклоняясь над ним. – На минутку забежать, посмотреть на тебя, поцеловать…

– Не знаю, – буркнул он. – Ладно.

– Хорошо. – Она чмокнула его в макушку, испустила вздох, исполненный страданий, и удалилась через дверь.

– Ага, встретишь с вами, пожалуй, ту самую… – проворчал Алексей, поднимая голову.

Брякнула защелка на калитке. Ох, Варвара… Хотя при чем здесь эта женщина? Сам виноват. И рожден был исключительно для того, чтобы трепать всем нервы. Он прислушался. Наверху было тихо. Спите спокойно, дорогие дамы. Он закутался в одеяло, обнял покрепче подушку и уснул…

Проснулся оттого, что кто-то скреб в стекло! Дежавю, чтоб его! Алексей сел на кровати, всклокоченный, возмущенный, не веря своим ушам. Варвара, достала! Это, по меньшей мере, неостроумно! Он вскинул руку с часами – шесть утра. Сквозь занавески просачивался бледный свет. В окно скребли и постукивали. Он испустил угрожающий рык, вскочил, шагнул к окну, дернул ручку шпингалета и распахнул окно, соорудив при этом максимально суровый, отнюдь не библейский лик. Черт подери, это не Варвара! На него смотрели испуганные глаза экс-путаны Риты! Взъерошенная, в старом, смутно знакомом халате с дурацкими розочками. Мамин халат, сообразил он, сам же ей принес.

– С добрым утром, страна! Ну и что это значит? Ты почему в окне, дитя мое?

– Сам же люк запер, – проворчала Рита, опуская глаза. – Я дергала, а он закрыт. Вот случись пожар или цунами – и куда бежать? Пришлось спуститься через окно, рискуя жизнью…

– А в дверь войти не судьба?

– Ты разве не запер ее на ночь?

– Запер. Но она открыта.

– Почему?

По кочану! Потому что это не дом, а проходной двор! Он икнул – сложно подавить рвущийся из груди хохот. Серьезнее надо быть. Если день начинается со смеха, то добром он точно не кончится.

– Так, девчонка, не путай меня, – проворчал Алексей. – Перефразирую вопрос. Что ты хочешь? Шесть утра.

– Мне страшно, – объяснила Рита. – Проспала черт знает сколько, проснулась, и стало страшно. Не могу, знобило всю, трясло. Пыталась уснуть – никак… Можно с тобой посижу? Или полежу… Ты не обращай внимания, спи, еще рано…

– Ладно, располагайся, – проворчал он. – Возникнет непонятная ситуация – прячься под кровать. Я не имею в виду тех двоих, которых ты уже видела…

Он забрался в постель, отвернулся к стене. Заскрипела кровать, девушка пристраивалась с другого конца. Потянула на себя одеяло. Ну вот еще. Кто первый лег, того и одеяло. Ладно, пусть тоже пользуется – он не стал наглеть. Она лежала тихо, почти не дышала. Потом свернулась в клубок, засопела у него под мышкой… и прошептала:

– Ты должен жить, как считаешь нужным. Я посторонний человек, просто холодно и страшно стало под утро, не стерпела, к тебе пришла… Не обижайся. Если не хочешь, я не буду больше приходить…

– Разберемся… – повернулся к ней Алексей и слегка приобнял. – Все, давай еще поспим пару часов. Потом я уеду, а ты остаешься на хозяйстве. Дверь запрешь, задернешь шторы, из дома не выходить – даже на веранду. Если кто-то придет, не вздумай подавать признаки жизни.

– Ты надолго? – испугалась Рита.

– Не знаю. Вечером вернусь. Есть дела в Мирославле…

Виктора Павловича он тоже предупредил – чтобы последил за домом. Лишняя подстраховка не помешает. Дай волю – он бы взводом спецназа окружил свой участок. А со вторым взводом наведался в салон красоты «Эвелина» и по душам побеседовал бы с тамошними заправилами. «Спринтер» бойко перескакивал через ухабы, двигатель работал нормально, кондиционер исправно холодил. Постукивал подшипник сзади, обычный расходник, не проблема. Что сделается этой машине за несколько десятилетий эксплуатации? Легендарное японское качество девяностых – кажется, так именуется данный феномен…

Дорога до Монина была пустынна, как удаленные районы Сахары. Дорожные службы сюда не наведывались со времен застоя, но дорога была терпимого качества. Высокая насыпь, щебенка со слоями грунта – хорошо хоть в последний раз сделали на совесть. Алексей остановился посреди поля, погрузился в разнотравье за обочиной, несколько минут наслаждался тишиной и покоем. Сочные луговые ароматы, шустрые стрижи в безоблачном небе. Здешнюю экологию испортить не успели. Ни в Монине, ни в Акулове практически не было промышленных предприятий, способных отравить природу. Он последовал дальше, миновал березняк, снова погрузился в луга и через несколько минут въехал в Монино. Городок уже не казался задним местом цивилизации. Бараки и гаражи утопали в зелени. Мелькали рекламные щиты. На углу Котовского и Блюхера работали гастарбайтеры-асфальтоукладчики – заделывали гигантскую яму рядом с тротуаром. Видно, большой чиновник провалился со своей машиной. За зданием райисполкома возводили красивый дом переменной этажности – с башенками и портиками. На юго-восточной окраине городка цвели густые ряды акации. За кустами спряталась машина ГИБДД. Показалась толстая физиономия с полосатой палкой. Алексей ничего не нарушал. Физиономия проводила его тоскливым взглядом, палка осталась в опущенном положении.

Качество дороги немного улучшилось. Тянулись живописные перелески, переливались на солнце камышовые озера. Он пролетел «Сторублевку» с ее до абсурда рослыми и толстыми заборами. Снова поля, редкие автозаправки, городские окраины с заброшенными мастерскими и бетонными заборами – извечным спутником российских пейзажей. Мирославль бурлил – как и любой бестолковый российский город. Алексей проехал мимо гудящего рынка, мимо автостанции, с которой выруливал, парализуя движение на узкой улочке, огромный автобус до Владимира. В этом городе он знал каждый проулок. Центральная Подъемная улица, упирающаяся в вокзал, в трех шагах – площадь Восстания. От площади, как в Париже, лучами разбегались улицы. Он доехал до шумного вокзала, свернул в переулок, чтобы сократить расстояние до площади, припарковался у облезлого районного военкомата, стыдливо прикрытого пыльными тополями.