— Эй, ты снова проснулся, — говорит она. — Тогда контрольныйвопрос. Так ты помнишь, что с тобой произошло?

— Выстрел, — шепчет он. — Мальчишка. Тоннель. Назад, Болит.

— Боль тебе придётся какое-то время потерпеть, — говоритона. — А теперь не хотел бы ты…

Он сжимает её руку, как бы говоря: замолчи. Сейчас он скажетмне, что заплутал в темноте, и я дала ему льда, думает Лизи-2006.

Но он говорит жене (которая этим днём спасла ему жизнь,«вырубив» сумасшедшего серебряной лопатой) другое, задаёт короткий вопрос:«Жарко?» Тон небрежный. Никакого особого взгляда. Сказано для того, чтобыподдержать разговор, провести время, тогда как красный свет продолжает угасать,а медицинское оборудование пикает и пикает. И со своего полотнища у двериЛизи-2006 видит, как дрожь (не сильная, но заметная) пробегает по телуЛизи-1988; видит, как указательный палец молодой Лизи выскальзывает из книги«Дикари», более не служит закладкой.

Я думаю: «То ли он не помнит, то ли притворяется, что непомнит своих слов, сказанных на асфальте (насчёт того, что он мог бы позватьэту тварь, если бы захотел, мог бы позвать этого длинного мальчика, если бы мнехотелось покончить с ним), и моего ответа о том, что ему надобно замолчать и непоминать это чудище, оставить долбаную тварь в покое…» Я задаюсь вопросом,действительно ли это классический случай забывчивости (как он забыл, что егоподстрелили) или какая-то особая забывчивость, когда всё плохое сметается вспециальный ящик, а потом запирается на ключ. Я задаюсь вопросом, а так ли этоважно, если он помнит, как нужно поправляться.

Лёжа на кровати (и одновременно летя на волшебномполотнище-самолёте в вечном подарке её сна), Лизи шевельнулась и попыталаськрикнуть своему двойнику, попыталась крикнуть, что это имело значение, имело.«Не позволяй ему с этим уйти! — пыталась крикнуть она. — Ты не сможешь забытьэто навсегда!» Но ещё фрагмент прошлого вспомнился ей, фрагмент их бесконечныхкарточных игр на Субботнем озере летом. Эти две фразы выкликались, когда игрокхотел заглянуть в сброшенные карты, чтобы посмотреть как минимум предпоследнийсброс: «Не трогай! Нельзя откапывать мертвеца!»

Нельзя откапывать мертвеца!

Однако она пытается ещё раз. Всей своей немалой силой воли имысли Лизи-2006 наклоняется вперёд, сидя на полотнище-самолёте, и посылаеттелепатическое сообщение: Он прикидывается! СКОТТ ПОМНИТ ВСЕ! Своему молодому«Я».

И на какое-то мгновение думает, что сообщение доходит доадресата… знает, что дошло. Лизи-1988 вздрагивает, книга выскальзывает из еёруки и падает на пол. Но прежде чем молодая Лизи успевает повернуться к двери,Скотт Лэндон смотрит на женщину, которая парит в воздухе за дверным проёмом,смотрит на свою жену из того времени, когда она уже станет вдовой. Он вновьскладывает губы буквой «О», но вместо того, чтобы вновь издать тот ужасныйзвук, просто дуеьт. Дуновение не сильное, не может быть сильным, с учётом того,что он пережил? Но силы хватает, и полотнище-самолёт «ПИЛЬСБЕРИ — ЛУЧШАЯ МУКА»отбрасывает назад, треплет, как стручок ваточника, подхваченный ураганом. Лизипытается удержаться на полотнище, понимая, что от этого зависит её жизнь, стеныбольничного коридора пролетают мимо, но потом этот чёртов «самолёт» переворачивается,она падает и…

Лизи проснулась, обнаружив, что сидит на кровати. Потвысыхал у неё на лбу и под мышками. В спальне царила относительная прохлада,спасибо потолочному вентилятору, но она чувствовала, что всё ещё разгорячена,как…

Ну, как раскалённая духовка.

— Пусть будет духовка, — говорит она, и с губ срываетсянервный смех.

Сон уже разваливается на части (единственное, что она помнитотчётливо, — наполнивший палату красный свет заходящего солнца), но онапроснулась с безумной уверенностью, отложившейся в сознании, одержимаяимперативом: она должна найти эту долбаную лопату. С серебряным штыком.

— Почему? — спросила она пустую комнату. Взяла часы сприкроватного столика и поднесла к лицу в полной уверенности, что прошёл час,может, даже два. К её изумлению, выяснилось, что она спала двенадцать минут.Она вернула часы на столик, вытерла руки о блузку, словно бралась за что-тогрязное и микробы так по ней и ползают. — Почему я должна искать эту нелепуювещь?

Не важно. — Голос Скотта — не её. В последнее время онаредко слышала его столь отчётливо, но, Господи, на этот раз услышала. Громко иясно. Это не твоё дело. Просто найди её и положи, где… ну, ты знаешь.

Разумеется, она знала.

— Где я смогу энергично ею поработать, — пробормотала Лизи,потёрла лицо ладонями, с губ даже сорвался смешок.

Совершенно верно, любимая, — согласился её умерший муж. —Когда сочтёшь это уместным.

Яркий сон Лизи совершенно не помог ей освободиться от другихвоспоминании о Нашвилле, особенно от одного момента: Герд Аллен Коулповорачивает револьвер после выстрела в лёгкое, который Скотт ещё мог пережить,чтобы следующую пулю послать в сердце, а такие ранения смертельны. Весь мир ужеперешёл на замедленное время, и мысленно она вновь и вновь возвращалась кодному и тому же (как язык возвращается к щербинке на зубе): движение Герда наудивление плавное, словно револьвер вращался на шарнире.

Лизи пропылесосила гостиную, которая в уборке не нуждалась,потом запустила стиральную машину, хотя грязного белья набралось лишь наполбарабана; теперь, когда она жила одна, корзина с грязным наполнялась такмедленно. Прошло два года, а она всё равно не могла к этому привыкнуть.Наконец, она надела купальник и поплавала в бассейне за домом: проплылатуда-обратно пять раз, десять, пятнадцать, семнадцать и выдохлась. Держась забортик на мелкой части, не касаясь ногами дна, тяжело дышала; чёрные мокрыеволосы, как блестящий шлем, облегали щёки, лоб, шею, и всё равно она виделадвижущуюся руку с длинными пальцами, видела поворачивающийся «ледисмит» (небыло никакой возможности думать об этом оружии как об обычном револьвере,узнав, его смертоносное блядское название), видела маленькую чёрную дыру сзатаившейся внутри смертью Скотта, которая, перемещалась справа налево, исеребряная лопатка была такой тяжёлой. Казалось, уже невозможно успеть вовремя,обогнать безумие Коула.

Она медленно шевелила ногами, поднимая фонтанчики брызг.Скотту нравился их бассейн, но плавал он редко. Относился к тем людям, которыепредпочитают книгу, пиво, телевизор. Когда, естественно, не был в разъездах. И,конечно, много времени он проводил в кабинете, работал, неизменно под музыку.Или зимней ночью сидел в кресле-качалке в спальне для гостей, завернувшись водин из пледов доброго мамика Дебушер, в два часа ночи, с широко-широко-широкораскрытыми глазами, а за стенами ревел ужасный ветер, долетающий отЙеллоунайфа[27], и это был другой Скотт; один удрал на север, другой на югумчал, и, Господи, она любила их обоих одинаково, всегда и во всём одинаково.