Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй!
Максим постучал уже в закрытую дверь. Полина свернула в санузел, закрылась и села на крышку стульчака, ладошками заткнув уши. Максим, конечно же, будет ее звать, требовать своего, а она уже задыхалась от чувства вины перед ним.
И еще он мог позвать ее с балкона. Или даже перебраться к ней в лоджию. Нельзя видеть его в окно, а тем более отзываться, иначе от объяснений не уйти. Полина зажмурила глаза и плотней заткнула уши. Внутренний жар постепенно спал, голова вернулась на место. И протрезвевшая память успокоила совесть. Не было никакого секса, не забирался Максим к ней под юбку. И Чистяков ничего не видел.
Полина осторожно открыла дверь. В коридоре тишина, на балконе никого нет. И в стену никто не стучал, требуя продолжения банкета. Видно, Максим уже успокоился, возможно, с обидой в душе.
А может быть, он просто ждет, когда Полина придет к нему: ведь она обещала.
Полина пожала плечами, глядя на себя в зеркало. Не молодая, не модель, но и не уродина. И Максим не последняя для нее надежда. Ей вовсе не пристало вешаться ему на шею. Если хочет, пусть набирается терпения. А если обидится и откажется от нее, на кой черт он такой нужен?
Полина набралась уверенности, приняла душ, легла в постель. И неожиданно для себя быстро уснула.
Проснулась она утром. От стука в дверь. Но в полной тишине. Возможно, легкий удар в дверь ей всего лишь приснился. Или это Максим стукнул в дверь, когда проходил мимо. Или даже Маркушина — со злости.
Часы показывали половину девятого: пора подниматься, на завтрак и на пляж. В столовой с Максимом она не увидится, он завтракает и обедает в ресторане для особо почетных персон, у него же люкс как-никак. Но это же не значит, что Полина должна оставаться без завтрака.
В столовой она могла встретить Чистякова, который до сих пор ассоциировался с чувством вины. Как будто Полина ему что-то должна.
И действительно, в столовой Чистяков подсел к ней.
— Свободно? — на всякий случай спросил он, поставив на стол поднос.
И так вдруг захотелось ответить ему дерзостью. Это ведь из-за него сорвался такой вечер!
— Свободно, — сухо, но без гнева кивнула Полина.
— А я вот решил спокойно позавтракать, — усаживаясь, сказал он.
Полина удивленно глянула на него. Вообще-то здесь все завтракают. И Максим тоже, не важно что в особой зоне.
— Ключевое слово «спокойно», — улыбнулся Чистяков.
На тарелке у него всего понемногу, салат, яичница с одним желтком, пара маленьких биточков, ложка соуса, и все, больше ничего. А ведь мог нагрести полную тарелку, система шведского стола это позволяла. Многие мужчины набивали себе животы до отказа, но Чистяков не из таких — жадных и запасливых.
— Переживаете, что Столярова упустили? — догадалась Полина.
— Вот и я думаю, зачем мне переживать? Ну, упустил и упустил, на показатели это не влияет, премии меня не лишат… Да и упустил я его, потому что не имел права задерживать.
— Но его же ищут?
— Асатуров должен подъехать, скажет. Пока все показывает на Столярова.
— А что-то может измениться? — разволновалась Полина.
— Да вы не переживайте, показания Шелестова полностью избавляют вас от подозрений, — как-то не очень уверенно сказал Чистяков.
— А если Макс не видел никакого мужчину в шляпе?
— Он вам что-то говорил? — нахмурился Ролан Борисович.
И отвел взгляд, чтобы не встретиться с Полиной глазами. Максим действительно мог ей рассказать что-то интересное. И не где-нибудь, а в своей постели, в состоянии приятной усталости. Именно в таком ключе Чистяков и мог сейчас думать.
— Говорил. Вчера. И мне. И вам. Что-то про черта на черном баране.
— А потом?
— А потом мы с ним поднялись на девятый этаж и разошлись по номерам.
Полина вспомнила сцену в лифте и нахмурилась в смущении. Щекам вдруг стало тепло, уж не залилась ли она краской?
— Ну, лифт у нас не самый скоростной.
— А что там могло быть в лифте? — вскинулась Полина.
— Я не говорю, что там что-то было, — как на странную, глянул на нее Чистяков.
И даже, как могло показаться, усмехнулся в ус.
— Не было там ничего… А если бы и было, то что? — Полина проницательно глянула на мужчину.
Она задала вовсе не риторический вопрос, она действительно хотела знать, как Чистяков реагирует на ее вчерашние похождения. Действительно ли он ревнует или она ошибается в его к себе симпатиях? Вдруг она ошибается, и его к ней интерес вращается исключительно в уголовно-процессуальной плоскости.
— Ничего. — Чистяков спокойно смотрел ей в глаза.
И все же в его взгляде угадывалось волнение неравнодушного мужчины. Или Полина выдавала желаемое за действительное?… Но если да, зачем ей это нужно? Зачем ей Чистяков, когда есть Максим? Нельзя гнаться за двумя зайцами, в ее возрасте это глупо и даже нелепо.
— И не говорил мне Максим ничего… про черта… И мужчину в моей шляпе он видел.
— Неплохо было бы найти эту шляпу, — сказал Чистяков.
— Зачем?
— Возможно, на ней остались волосы преступника.
— На ней остались мои волосы! — встрепенулась Полина.
— Это само собой…
— Вы же собрались спокойно позавтракать.
— Ну да, ну да… Просто подумал, что Асатуров не оставит вас в покое.
— Но ясно же, кто убил!
— Да, но и вы остаетесь у него на карандаше. Но если Столяров сбежал, то вы здесь. С вами ему легче общаться. И не важно, хотите вы этого или нет.
— А если найти шляпу?
— Вопрос, как ее найти. Преступник не дурак, если воспользовался ею…
— Шляпу еще нужно было найти.
— Как вы ее потеряли?
— Как, как!.. Убегала от Маркушина, шляпа слетела с головы, что тут непонятного? — нервно ответила Полина.
И, чувствуя вину за несдержанность, смущенно глянула на Чистякова. Не собиралась она выбирать между ним и Максимом, но мужчина он все-таки достаточно интересный. Воображение, может, и не сильно баламутит, но и чувства отторжения не вызывает. И в одной с ним компании приятно находиться.
— Значит, преступник наблюдал за вами, видел, как упала шляпа, — совершенно серьезным тоном заключил Чистяков.
— Очень может быть.
— Где примерно упала шляпа?
— Ну вы же не собираетесь ее искать?
— Почему не собираюсь?
— А как же спокойно позавтракать? — снова напомнила она.
— Я уже закончил, — отодвигая тарелку, с бодрой улыбкой сказал Чистяков.
— И можно идти в горы? — Полина ощутила чувство окрыленности.
Захотелось вдруг подняться и взлететь — и не столько над опасным утесом, сколько над своим страхом перед ним. И очень хорошо,