– Жена должна с дочерью из Каунаса приехать. Они на машине. В Крым думали двинуть. Хорошо бы к тому моменту мост успели бы ввести в эксплуатацию. А то на пароме добираться нудно. Там очереди большие, и погода не всегда позволяет.

Радиолов согласно кивнул и, закрыв глаза, незаметно уснул. Проснулся он только тогда, когда Ласточкин уже поднимался со своего кресла, и понял, что они приземлились. К ним подошел тот самый летчик-подполковник, что спрашивал у капитана согласие на вылет и сообщил:

– Мы в Иране. Сейчас произойдет дозаправка, и полетим дальше. В воздухе к нам присоединятся два истребителя-бомбардировщика. Это наше прикрытие. Кстати, поскольку у вас ни у кого нет иранской визы, выходить на летное поле никому не рекомендуется. Персы народ привередливый, могут придраться, даже если на три шага от самолета не отойдете… Через Ирак полетим без посадки, – пообещал подполковник, развернулся, колыхнув животом, и ушел в пилотскую кабину, бросив на ходу: – Следующая посадка уже в «Химках».

– Где-где? – встрепенулся Ласточкин, словно испугался, что по какой-то причине самолет возвращается в Москву.

– В Хмеймиме… Здесь Хмеймим мы «Химками» зовем. Для краткости…

Не успев проснуться окончательно, как часто бывает в моменты расслабленности, которой Радиолов не допускал себе в боевой обстановке, он снова уснул. Но сквозь сон слышал и чувствовал, как самолет снова взлетел. Потом слышал разговоры бойцов своей группы, обсуждающих самолеты прикрытия, что были, видимо, видны в иллюминаторы, а потом провалился в достаточно глубокий сон. А проснулся он оттого, что самолет совершил слишком крутой вираж, готовясь к посадке, и выглянул в иллюминатор. Истребители сопровождения или остались в воздухе, или пошли на посадку на другой взлетно-посадочной полосе, по крайней мере, видно их не было. Да в темноте вообще были видны только мигающие огни, обозначающие направление посадки, и больше ничего.

– Вчера ночью здесь к взлетно-посадочной полосе пытались пробиться три «беспилотника»-штурмовика, – обернувшись, через плечо сообщил генерал военной полиции, сидящий впереди.

– И что, товарищ генерал? – поинтересовался Ласточкин.

– Пару сбили, снайпер постарался, и зенитчик из пулемета, один все же смогли посадить. Летели с серьезной угрозой, под каждым крылом по ракете класса «воздух – земля» израильского производства. Но есть подозрение, как мне сообщили, что ракеты не израильские, только маркировка прикреплена от их ракеты. Видимо, кто-то активно пытается свалить все на Израиль. А ракеты по своей примитивной конструкции больше похожи на саудовские или турецкие. Сами «беспилотники» непонятно чьи. Маркировка полностью удалена. Похоже, что сборные из разных фирм. Но такую сборку, как говорят, можно проводить только под руководством серьезного специалиста, знающего толк в совместимости. Вы не по этому поводу прибыли?

– Никак нет, товарищ генерал, не по этому, – холодно ответил Радиолов. Он не любил, когда его расспрашивают о работе люди, от этой работы далекие. Даже если это старшие и уважаемые офицеры, которым приходится отвечать. Но тон ответа сразу поставил генерала на место, и он больше не стал расспрашивать.

Самолет наконец-то завершил посадку. Из пилотской кабины вышел давешний подполковник и обратился к капитану:

– За вашей группой сейчас машина подойдет. Нам уже сообщили…

– А за мной? – поинтересовался генерал.

– И за вами тоже, товарищ генерал. Привезет пару «мехводов»[20] на ваши БМП. «Мехводы» в свои машины сядут, а вы в кабину на их место.

– В кабину… Так что, за мной грузовик прислали? – в голосе генерала отчетливо слышалось недовольство.

– Я так понимаю, что у военной полиции нет другого свободного транспорта. Все в разгоне. Можете на БМП поехать, если желаете.

– Нет, спасибо, я лучше на грузовике. Благодарствую еще, что не в кузове мне место выделили…

– И не на колесе… – добавил старший лейтенант Ласточкин, как обычно, не слишком сдержанный на язык. Генерал глянул на него так, что другой на его месте язык бы себе откусил. Но старший лейтенант в ответ только довольно улыбнулся.

Радиолову хотелось посмотреть, как будут выезжать из самолета задним ходом тяжелые гусеничные машины, но это оказалось невозможным, потому что за группой прибыл пикап «Фольксваген» с одинарной кабиной, переделанной на три места. Самому капитану, как командиру группы, предложили место в этой самой кабине, тогда как шестеро бойцов без проблем уместились в небольшом кузове вокруг установленного на станине крупнокалиберного пулемета «Утес», отдаленного родственника винтовки «Корд», которую старший лейтенант Ласточкин из рук не выпускал даже в кузове, где следовало еще за что-то держаться, чтобы ненароком не вывалиться на какой-то дорожной неровности.

Ехать, по словам водителя и приехавшего с ним пожилого сирийского арифа[21], как говорили его две углом пришитые полоски на каждом погоне, было недалеко, за город около тридцати километров.

Сирийская ночь показалась прохладной даже в кабине пикапа с поднятыми стеклами. Однако, когда машина покинула бетонное покрытие летного поля аэропорта и выехала на дорогу, стало понятно, что стекла подняты не из-за стремления погреться – для этого в кабине существовал кондиционер, просто вся дорога была покрыта весьма весомыми облаками пыли. По краю дороги в том же направлении, что и пикап, двигалось много вооруженных людей, и стоило кому-то из идущих сделать шаг в сторону, как на него можно было бы наехать. Водитель это, видимо, понимал, потому скорость лишь на отдельных коротких участках превышала двадцать километров в час. На такой скорости ехать пришлось бы очень долго. В один из моментов Радиолову пришла в голову шальная на первый взгляд мысль – остановить машину, взять с собой арифа в качестве проводника и вместе с бойцами группы совершить марш-бросок к месту, приготовленному для группы. В этом случае можно было бы передвигаться не в облаках пыли, а чуть-чуть в стороне, метрах хотя бы в десяти, где пыль поднимать некому. Капитан высказал свою мысль арифу, на что тот, вытаращив глаза, категорично помотал головой:

– Нельзя-нельзя… Там много мин. Иначе все шли бы там…

– Тебя как зовут, ариф?

– Салман.

– Ты где, Салман, по-русски разговаривать учился? – спросил капитан.

– Я в Москве учился в университете… – на скверном русском ответил ариф. – Правда, это было давным-давно. Я уже сам забыл, когда и как это было. Потом в школе русский язык преподавал.

Услышав это, Радиолов мысленно пожалел детей, имеющих такого учителя. Они по наивности будут думать, что изучают русский язык, хотя в реальности будут изучать невесть что.