Чувства обострились. Вдруг стало так хорошо, спокойно, все тревоги за жизнь маркиза внезапно исчезли, сменившись твердой уверенностью: он выживет. Сильнейшие маги империи позаботятся об этом.

На замену серости монастырского камня пришла зелень дорогой обивки, и взволнованный голос спросил:

— Левшин?! Что случилось?!

О том, что вижу его императорское высочество, догадалась не сразу. Конечно, памятные портреты августейшей семьи хранились во всех домах Старороссии, но писались они художником весьма старательным, и старание это шло не столько в сторону сходства, сколько в желание писать придворную жизнь еще долгие годы. А потому холсты врали…

Не будучи до сего дня представленной ко двору, я воображала цесаревича совсем другим. Пожалуй, более высоким, утонченным, мужественным. С особой царской статью: ведь не просто так каждая выпускница девичьего пансиона в Хвойном мечтала стать невестой наследника.

Но при встрече Павел Алексеевич оказался… Пожалуй, да, — обычным. С первой сединой и слишком крупными, простоватыми чертами лица. С фигурой, что поплыла чуткими стараниями придворных поваров. И даже чудесный белоснежный мундир, отделанный ценными камнями, сидел на нем слегка топорщась. А ведь они с маркизом одного возраста, только Николай Георгиевич во всем предпочтительней цесаревича.

И все же в том, что передо мной престолонаследник, сомнений не оставалось.

Цесаревич сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, предложенной министрами, и лицо его выражало смертельную скуку, пока взгляд не упал на Левшина. С губ престолонаследника сорвался беспокойный крик, и вслед за этим на нас уставилось еще шесть пар удивленных глаз.

Повисшая тишина давила, и, не справившись с растущим страхом за его сиятельство, я совершенно по-детски попросила:

— Помогите, пожалуйста.

Забыв об этикете и о том, что подобное обращение к самому цесаревичу может довольно жестоко покараться, я с мольбой взирала на присутствующих, одновременно зажимая ладонями кровоточащие раны.

Взревела тревожная сирена, и трое министров, склонившись перед цесаревичем, покинули кабинет. Четверо других скорым шагом направились к нам, по пути угрожающе выставив руки с зажигающимися на них силовыми потоками:

— Отойдите от него, госпожа!

Если бы я хоть каплю беспокоилась за свою жизнь, то повиновалась бы. Но сейчас все, что занимало мои мысли, — это бегущая по пальцам горячая кровь, вместе с которой из вен маркиза уходила жизнь.

Перед министрами вспыхнули энергетические шары, мигом окружившие нас с господином Левшиным со всех сторон. Находясь в воздушном коконе, оплетенном разрядами молний, я и подумать не могла о побеге. Да и куда? Прорвись мы сквозь воздушный заслон, тут же оказались бы в бурлящей водной стихии, под которой уже плавились раскаленные плиты дворцового пола.

Страшась магического нападения, я по-прежнему не отпускала огненного мага, лишь сильнее прижимаясь к нему. Крепко цеплялась окровавленными пальцами за изодранную форму на груди его сиятельства, не узнавая своего дрожащего голоса:

— Министр ранен, ему нужна помощь!

Комната снова поплыла. Как после бренди, но все же немного иначе. Я Пошатнулась, еще крепче вцепившись в мундир господина Левшина, и подняла глаза на правителя:

— Прошу вас, помогите ему. На нас напали в монастыре… — Кабинет сделал еще один круг, после чего помчался с бешеной скоростью, едва позволив мне закончить: — Графиня Зайцева…

Сквозь туман полубеспамятства и грохот магических контуров слышалось, как цесаревич отдает приказы:

— Монастырь оценить. Настоятельницу и графиню задержать для допроса! Графа Зайцева доставить живым!

Приказы продолжали гулко отскакивать от зеленых стен, но я могла контролировать лишь одно: свои сомкнутые пальцы на мундире Левшина. И когда их попытались разжать, все, что удалось мне, — это лечь на окровавленную грудь своего спасителя и, накрыв его собою, произнести:

— Прошу вас, я должна ему помочь!..

Свет окончательно померк. Однако даже в кромешной тьме, которая не забывала кружиться в разные стороны, я почему-то явно ощущала: Николай Георгиевич недалеко. И от осознания этого становилось чуть легче.

Глаза разомкнула, лишь когда бесконечная круговерть предметов, звуков и запахов внезапно остановилась. Магические контуры исчезли, а на смену им пришло нечто легкое, прояснившее разум. И я смогла выдохнуть:

— Господин Левшин?

Почувствовала его присутствие еще до того, как услышала ответ, но только по исчезнувшему теплу поняла: маркиз все это время держался рядом. Взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, удивилась: недавнее приключение выдавали лишь темные круги под глазами, но и они больше говорили об усталости его сиятельства.

В свете первых солнечных лучей, застенчиво пробиравшихся сквозь тонкие занавески небольших окон, ярко сияло золото десятка пуговиц на новой форме министра. Глубокого морского оттенка, она сидела на нем так же великолепно, как и прежняя, а во внешнем виде Николая Георгиевича не присутствовало ни малейшего намека на свежее ранение.

— Добрый день, госпожа Ершова. — Боевой маг отвернулся, поспешно отойдя к окну. Вгляделся в даль, затягивая и без того неловкую паузу. — Как вы себя чувствуете?

До сего дня маркиз ни разу не называл меня так, как того требовал этикет. А потому привычное негодование от его фамильярности сменилось удивлением, и совсем скоро — тревогой. Что случилось?

Оглядевшись по сторонам, поняла: мы находимся не в его родовом особняке, ведь привычный блеск позолоты, так тяготивший меня, нынче сменился светлой серостью гладко выкрашенных стен, а меблировка красного дерева — холодным блеском простых металлических коек, какие бывают лишь в военных госпиталях…

Да и пахло здесь совсем иначе. Лекарствами и мазями на основе травяных сборов, удушливой хлоркой для обработки полов и тем особым ароматом ткани, какой живет лишь в казенных домах.

Осознав, что нахожусь в постели, натянула одеяло до самого подбородка, создав безопасный кокон, за которым совершенно невозможно разглядеть ткань простой сорочки. А ведь рубашка эта тоже чужая, хлопковая. Слишком жесткая, чтобы надевать ее под дневное платье. Таких даже в девичьем пансионе под Хвойным не носили, прививая молодым воспитанницам вкус и женственность. Тогда… где я?

Обернувшись и прочитав невысказанный вопрос в моих глазах, маркиз обманчиво мягко произнес:

— Вы спасли мне жизнь, графиня, попутно раскрыв заговор против короны. Сейчас мы находимся в императорском госпитале Петергофа. К слову, вас тоже осмотрели.

Все внутри меня сжалось от дурного предчувствия: собеседник был явно настроен враждебно.

В животе мгновенно свернулся комок страха, и меня замутило. Увидев мой испуг, министр раздраженно поджал губы, что придало выражению лица жесткости, и меня окинули неприязненным взглядом, заставив съежиться под жарким одеялом: