– Это нереально, – громко сказала Кирсти, но монстр только посмеялся.

– Я себе тоже так говорил. День за днем. Пытался прогнать агонию грезами. Но ты не можешь. Прими ее от меня. Ты не можешь. Ее придется вынести.

Кирсти знала, что он говорит правду, ту самую неприглядную правду, которую только монстры говорили свободно. Ему не нужно было льстить или обманывать; у него не было философии, он ничего не проповедовал. Его ужасающая нагота казалась своего рода изысканной. Искушенностью, миновавшей ложь веры и уходящей в измерения куда чище обычных.

Еще Кирсти знала, что никакой агонии не вынесет. И когда мольбы ослабеют, а Фрэнк подвергнет ее всем задуманным им мерзостям, Кирсти испустит такой крик, который разобьет ее на куски.

На кону стоял ее разум; выбора не осталось, надо было сражаться и быстро.

Прежде чем Фрэнк сумел настоять на своем, Кирсти вцепилась ему в лицо, вонзив пальцы в глаза и рот. Плоть под бинтами походила на желе; сходила кровавыми шариками, а под ней бился влажный жар.

Монстр закричал, его хватка ослабла. Улучив момент, Кирсти выпрыгнула из-под него, от инерции ударилась об стену так, что перехватило дыхание.

Фрэнк снова взревел. Кирсти не стала терять времени на злорадство, но скользнула по стене – не особо доверяя ногам, чтобы выбежать на открытое пространство, – в сторону двери. Ногой сбила открытую банку консервированного имбиря, разлив сироп.

Фрэнк повернулся к ней, бинты свисали с лица алыми петлями там, где Кирсти сорвала их. В некоторых местах виднелась кость. Даже сейчас он ощупывал свои раны, вопли ужаса раздавались, пока монстр пытался оценить степень увечий. Она ослепила его? Кирсти не могла сказать наверняка. Даже если так, он все равно найдет ее в этой маленькой комнате, и тогда ярость Фрэнка не будет знать пределов. Надо добраться до двери, прежде чем он вновь сориентируется.

Напрасная надежда! Не прошло и секунды, прежде чем он убрал руки от лица и осмотрел комнату. И все увидел, в этом нет сомнений. Мгновение спустя Фрэнк бросился на нее с новой жестокостью.

У ног Кирсти лежал какой-то мусор. Самой тяжелой на вид там казалась обыкновенная шкатулка. Кирсти быстро подобрала ее. Когда она выпрямилась, Фрэнк уже оказался рядом. Кирсти яростно закричала и ударила монстра по голове шкатулкой, зажатой в руке. Послышался тяжелый удар; треснула кость. Зверь отшатнулся, и она метнулась к двери, но не успела добраться до нее, как тень вновь ее схватила и швырнула в противоположную сторону. А потом кинулась следом.

В этот раз Фрэнк хотел лишь одного: убить. Его удары были смертоносными; и то, что Кирсти осталась жива, было доказательством не ее скорости, а скорее неточности из-за охватившей его ярости. Тем не менее, каждый третий выпад достигал цели. Разрезы вскрылись на ее лице и верхней части груди; Кирсти изо всех сил старалась не упасть в обморок.

Чуть не рухнув под напором его атаки, она снова вспомнила об оружии, которое нашла. Шкатулка по-прежнему была зажата в руке. Она подняла ее, решив нанести ответный удар, но стоило Фрэнку увидеть коробочку, как он тут же остановился.

Задыхаясь и получив секундную передышку, Кирсти подумала, не лучше ли смерть, чем дальнейшее сражение. Но Фрэнк поднял руку, показывая жертве раскрытую ладонь, и сказал:

– Отдай.

Кажется, ему была нужна эта безделушка. Но отдавать свое единственное оружие Кирсти не собиралась.

– Нет.

Он потребовал шкатулку во второй раз, и теперь в его голосе послышалось смутное беспокойство. Судя по всему, она была слишком ценна для него, чтобы рисковать и брать ее силой.

– В последний раз говорю. Иначе я тебя убью. Отдай мне шкатулку.

Кирсти взвесила шансы. А что ей было терять?

– Скажи «пожалуйста».

Фрэнк недоуменно посмотрел на нее, в его горле зародился еле слышный рокот. А потом, послушный, как расчетливый ребенок, он сказал:

– Пожалуйста.

Слово стало для Кирсти подсказкой. Она бросила шкатулку в окно со всей силой, которая еще осталась в дрожащей руке. Коробочка пролетела мимо головы Фрэнка, разбила стекло и исчезла из вида.

– Нет! – заорал он и в мгновение ока кинулся к окну. – Нет! Нет! Нет!

Она бросилась к двери, боясь, что подкосятся ноги. Выскочила на лестничную площадку. Ступеньки ее чуть не подвели, она вцепилась в перила, словно старуха, но добралась до прихожей, не упав.

Сверху опять послышался грохот. Фрэнк звал ее. Но в этот раз тщетно. Она подбежала к входной двери и одним движением распахнула ее.

С тех пор, как Кирсти зашла в дом, развиднелось – непокорный всплеск света перед наступлением вечера. Прищурившись, она побежала по дорожке. Под ногами захрустело стекло, и среди осколков Кирсти увидела свое оружие. Подобрала его в память о схватке и собственной непокорности и припустила дальше. Когда добралась до улицы, хлынули слова – бессмысленный лепет, обрывки увиденного и почувствованного. Но на Лодовико-стрит никого не было, и Кирсти все бежала и бежала, пока между ней и забинтованным монстром не оказалось значительное расстояние.

В конце концов, когда она шла по какой-то улице, которую не узнавала, кто-то окликнул ее, спросил, не нужна ли помощь. Это скромное проявление доброты окончательно добило ее: попытка издать членораздельный ответ оказалась непосильной, истощенный разум сдался, упустил хватку, и свет вокруг померк.

1

Она проснулась, кругом мела метель, или так Кирсти сначала показалось. Над ней совершенная белизна, снег на снеге. Она была укрыта снегом, ее голова покоилась на снеге. От белизны мутило. Казалось, она лезет в горло и глаза.

Кирсти поднесла ладони к лицу; они пахли незнакомым мылом с грубым запахом. Разум начал понимать: стены, девственно чистые простыни, лекарства рядом с кроватью. Больница.

Кирсти позвала на помощь. То ли через несколько часов, то ли через несколько минут, она не могла сказать точно, пришла медсестра, которая просто сказала «Вы проснулись», и побежала звать докторов.

Когда те явились, Кирсти им ничего не сказала. Пока в палате никого не было, она решила, что о такой истории пока говорить не готова. Завтра (возможно) она найдет слова, которые убедят их в том, что она видела. Но сегодня? Если бы Кирсти попыталась объяснить, то они бы ощупали ей лоб, приказали не молоть чепуху, стали бы снисходительны и начали убеждать, что ей все привиделось. И если бы она настаивала, то все стало бы еще хуже. Так что сначала надо все обдумать.

Кирсти так решила до того, как пришли врачи, и потому когда ее спросили, что случилось, выдала заранее заготовленную ложь. Все как в тумане, я свое имя едва помню, так она сказала. Со временем все вернется, заверили ее, и Кирсти смиренно ответила, что, наверное, так и будет. Тогда поспите, посоветовали они, и она ответила, что да, с радостью, после чего зевнула. Затем все ушли.