– В основном романсы…

Жана Петровна пристально всмотрелась в лицо Оли. И вдругспросила:

– Послушай, а твой папа не Алексей Нежданов?

Оля даже рот открыла от удивления.

– Но как вы догадались?

– Боже мой, это же самый любимый мой певец! Я егопросто обожаю! У меня есть все его записи. Ах ты, господи, ты очень, очень нанего похожа.

– Да? Обычно мне говорят, что я больше похожа на маму…

– Ничего подобного! Ты просто вылитый отец! О, я такрада, что познакомилась с тобой! Ты должна сказать отцу, что у него есть такаястрастная поклонница!

Она опять закатила глаза, и Даша с ужасом подумала: «Сейчасопять начнет читать стихи». И точно!

Природы баловень, как счастлив ты судьбой!

Всем нравятся твой рост и гордый облик твой,

И кудри пышные, беспечностью завиты,

И бледное чело, и нежные ланиты,

Приподнятая грудь, жемчужный ряд зубов,

И огненный зрачок, и бархатная бровь.

– Это кто написал? – перебила завывающую даму Оля.

Та, словно очнувшись от сна, недоуменно взглянула надевочку, но ответила:

– Это Фет. Слыхала про такого поэта? Впрочем, ты ведьне можешь не знать эти стихи:

Сияла ночь. Луной был полон сад, лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

– Да-да, – перебила ее Оля, – этот романс язнаю, папа его поет.

– Извините нас, Жанна Петровна, – словно быосуждая невоспитанную подругу, сказала Даша, – но у нас не так многовремени, и нам хотелось бы узнать все-таки про Евгению Митрофановну…

– Ну да, ну да… Так о чем шла речь?

– Она поселилась в вашей квартире и очень за собойследила, – напомнила Даша.

– Да, и еще в ней была какая-то бесшабашность, что ли…Помню, один сосед, шофер, страшно напился и начал бить жену, что нередкобывало, и соседи предпочитали не вмешиваться. А она его вмиг усмирила, да так,что он больше никогда руку на жену не поднимал.

– Что же она сделала?

– Не знаю. Когда я ее об этом спрашивала, она толькосмеялась. Она вообще умела удивительно уходить от ответов на неудобные илинеинтересные ей вопросы. Я была по-девчоночьи просто влюблена в нее и пыталасьво всем ей подражать… Иной раз до смешного. Моя мама все говорила: «Жанна, необезьянничай!» Но куда там! А Женечке даже нравилось мое восторженноепоклонение, она много времени на меня тратила. По театрам водила, потом в модувошли поэтические вечера, и она меня с собой таскала. Видимо, я каким-тообразом заменяла ей умершую дочку. Я со всеми своими проблемами не к маме шла,а к Женечке, маме все некогда было, а Женечка всегда для меня время находила…

– Жанна Петровна, а ее муж, он не вернулся излагеря? – спросила Даша.

– Нет. Он там погиб. Его посмертно реабилитировали.

– И Евгения Митрофановна больше замуж не вышла?

– Нет. Романы у нее какие-то случались, а замуж невышла. Хотя за ней иногда такие знаменитые артисты ухаживали…

– А подруги у нее были?

– Была одна закадычная подруга с раннего детства, воткак раз Кирочкина бабушка. Ну и еще дружила она с одной певицей из Большоготеатра. Не слишком знаменитой, но довольно известной одно время. Кстати,недавно я ее видела в какой-то передаче об истории Большого театра.

– А как ее фамилия? – быстро спросила Оля.

– Журавленко. Наталия Дмитриевна Журавленко.

У Оли что-то промелькнуло в глазах, но она смолчала.

– А что дальше? – спросила Даша.

– Дальше? Я потом замуж вышла, а Женечка квартируполучила в Черемушках.

– Но в последние годы она не в Черемушках жила, –заметила Даша.

– Совершенно верно. Она очень долго занималась обменамии в результате получила эту двухкомнатную квартиру. И тогда успокоилась. Всеговорила, что не желает жить в однокомнатной панельной клетушке, ну и всетакое… Она к старости вдруг все свои барские фанаберии вспомнила.

– Барские? – удивилась Даша. – Какие уж тамбарские фанаберии при такой жизни?

– Не скажи, – ласково улыбнулась ЖаннаПетровна. – Кровь, видно, взыграла дворянская. Отец у нее из дворян был, ауж мать и вовсе княжна. Только ей всю жизнь это скрывать приходилось. Постойте,девочки, а вы почему это так Женечкой интересуетесь?

Девочки переглянулись. Жанна Петровна явно никакой опасностине представляет, и можно с ней говорить начистоту.

– Понимаете, Жанна Петровна, моя бабушка была соседкойЕвгении Митрофановны. Они жили на одной площадке и даже, можно сказать,дружили.

– Твоя бабушка такая интересная элегантная дама, да?Она что-то преподает, если я не ошибаюсь?

– Да.

– И почему же ты ко мне пришла? Разве твоя бабушканичего этого не знает?

– Бабушка говорит, что Евгения Митрофановна была оченьзакрытым человеком и мало что о себе рассказывала.

– Это правда, – кивнула Жанна Петровна, отрезаясебе еще огромный ломоть торта. – Но почему ты ею заинтересовалась?

– Да вот странная история вышла… Дело в том, чтоЕвгения Митрофановна оставила мне небольшое наследство…

– Наследство? Тебе? – побледнела вдруг ЖаннаПетровна. – И что же это за наследство, если не секрет?

– Старый черный баул, а в нем всякие старые тряпочки,сумочка бисерная, бинокль театральный, старый веер с обгоревшей пластинкой,туфельки шелковые какого-то детского размера…

– Странно, я никогда не видела у нее никакой бисернойсумочки. Это был совершенно не ее стиль… Вот баул помню. И крохотные туфли,говоришь? Но у Женечки был тридцать восьмой размер.

– Бабушка говорила, что, кажется, эти туфельки еепрабабки или что-то в этом роде.

– Совсем странно. Она утверждала, что у нее не осталосьот прошлого совсем ничего… Только камея… Кстати, неизвестно, куда она девалась…

– Камея тоже была в бауле.

– Да? Голубая камея?

– Да, очень красивая вещь.

– Ну еще бы! И почему это она тебе ее завещала? –с нескрываемой завистью осведомилась Жанна Петровна. – Ты была хорошо сней знакома?

– Я видела ее раза три, не больше.

– Очень странно!

– Вот и мне тоже странно. Потому-то мы к вам и пришли!