— Мой поисковик слушает только меня. По крайней мере, пока вы не приказали LLS ломать мою инфраструктуру.

— Останови. Я не буду тебе докучать. Все что я говорил тогда о том, что делаю для себя — забудь. Просто не плачь…  больше.

— Вы снова врете, — усмехнулась Аня сквозь слезы и вытерла щеки.

— Да что с тобой творится?!

— Я обгораю на солнце…

— В смысле?

— Сколько бы я не намазала на себя защиты, я не могу защититься.

— При чем здесь это?

— Я просто не могу…

— Анюта, милая, что с тобой? — Михаил отстегнулся, чтобы иметь возможность развернуться к девушке, видеть ее, согреть ладошки в своих руках.

— Пассажир, пристегнитесь, — приказала машина знакомым голосом.

— Папа всегда говорил, что я фантазерка. Но это лишь потому, что легче представить роль и вес окружающих меня людей, проассоциировав их с чем-то более реальным, наглядным и материальным, чем характер, душа и поступки. Тогда, в первый вечер…  «сказала гора самолету» — помните? Вы были для меня монолитом, об который при излишней самоуверенности и недостаточной подготовке, такие как я могут разбиваться тысячами, не шелохнув и не потревожив. Что в итоге и произошло. Вы сразу предложили перейти на «ты», а я видела высотную башню, которая склонилась над деревянной избушкой, прикрывая от порывов ветра и палящего зноя, но и закрывая живительный бриз и ласкающие лучи. А потом началось все это…  может оно просто продолжилось, но я уже оказалась внутри вашей жизни, слишком близко. На вас сыпались неприятности, а вы поглощали их, словно черная дыра, оставаясь собой и лишь приобретая вес и еще большее значение, оставаясь темным, непроницаемым и притягательным…  и никто не понимал что у вас внутри, никто. А потом мне открылась обратная сторона всей той боли. Я увидела Солнце, без которого многое на Земле перестанет существовать; без которого люди станут блуждать во мраке; которое греет тех, кто может к нему приспособиться, и сжигает таких как я, опрометчиво подходящих слишком близко.

Наступила тишина. Михаил не мог сообразить, как реагировать на это признание, как вообще можно это понять. Он в смятении смотрел на спутницу и не мог поймать ее взгляда, блуждающего по рекламным проекциям за стеклом.

— Пассажир, пристегнитесь.

Михаил послушно откинулся на спинку кресла и пристегнулся.

— Если я могу что-то для вас сделать, я это сделаю. Но не просите больше, чем об услуге.

— Моя просьба — это значительно больше, чем услуга.

— Чем бы это ни было — я сделаю все, что в моих силах. Как и отец. Мы…  он…  Отец будет рад с вами познакомиться.

— Тогда о чем же я просить не могу? — успокоено спросил Михаил и Анна, наконец, обернулась.

— Подойти к вам еще ближе.

Михаил сипло засмеялся и пожал ее сцепленные на коленях ладошки. На мгновение замерев, он снова отцепил ремень, наклонился к ее лицу и внятно и раздельно, из-за чего простывший голос показался еще грубее, предупредил:

— Аня, об этом…  просить…  я — не буду.

* * *

— Михаил Юрьевич…

— Степан Агасович…

Михаил пожал протянутую руку и обернулся к Ане. Ему с первого взгляда понравился умный взгляд, открытое широкое лицо с высокими залысинами, подтянутый вид. Отец и дочь Гороян были похожи как тени одной фигуры: не нужно было искать сходства в деталях, чтобы достоверно определить их родство.

— …  очень приятно.

— Если можно, просто Михаил.

— Хорошо, присаживайтесь.

Михаил осмотрел просторное помещение с длинным столом, вокруг которого на расстоянии в три-четыре метра стояли пустые рабочие кресла с колпаками. Слой пыли и отсутствие хоть каких-нибудь признаков рабочего процесса открыто говорили, что помещением не пользуются. Судя по всему, этот кабинет был единственным пригодным во всем ангаре местом для переговоров. У дальнего конца стола ютилось несколько табуреток. Михаил прошел к ним и, устроившись, обернулся к забравшейся в рабочее кресло Анне.

— У меня нет секретов от дочери, — предупредил старший Гороян, интерпретировав взгляд Михаила по-своему.

— У меня тоже, Степан Агасович, — невозмутимо признался Михаил и спокойно выдержал удивленный взгляд хозяина.

— Аня предупредила, что вы подъедете лично, но…

— В этом была необходимость. Вам пришлось отпустить людей? — Михаил положил сцепленные руки на столешницу, делая вид, что не замечает запущенности помещения. Только слепой мог не заметить, что здесь уже давно никто не работает.

— Да, я решил, что так будет лучше. Или вы хотели с ними познакомиться?

— Я приехал, чтобы попросить вас о помощи и это не имеет отношения к работе бюро. Мне нужна личная услуга, и я пойму и приму ваш отказ, так как понимаю весь риск, сопутствующий согласию.

— Аня предупреждала, что вы очень занятой человек, Михаил.

Миша усмехнулся, обернувшись к девушке. Вот в кого ты такая, сказал его взгляд.

— Буду краток, — кивнул Михаил. — Сегодня утром мою мать пытались убить. Я не имею возможности ни спрятать, ни защитить ее в этой стране. Ни по закону, ни против него. Она имеет право покинуть Россию, но останется на мониторах до тех пор, пока ее чип включен. Речь идет о контрольном пакете акций LPI, Степан Агасович. Это значит, что любой самолет с ее чипом на борту упадет. Я планирую, что этой жертвой станет мой личный самолет и надеюсь, что он станет единственной жертвой, — Михаил сделал паузу.

— Воды?

— Не откажусь.

— Аня…

Михаил услышал за спиной ее шаги и поднял взгляд на собеседника.

— Мне нужен один из ваших джетов. Без управляющей электроники, незарегистрированный, несуществующий, не сканируемый.

— Почему вы решили, что у меня есть такой аппарат? У нас всего четыре машины, их описание есть в каталоге.

— Степан Агасович…  — Михаил посмотрел на поставленный перед ним стакан воды. Отпив половину, он встретил такой же прямой взгляд собеседника, за которым могло быть что угодно, а могло не быть ничего. — Вы владелец единственного в стране ныне частного конструкторского бюро и только вы можете захотеть предоставить необходимый мне самолет на необходимых мне условиях.

— Аня?! — Степан Агасович поднял строгий взгляд на дочь.

— Я не говорила!

— Генерал Карпов — друг нашей семьи.

— И вы спросили его напрямую? И после этого имеете смелость…

— Нет, Степан Агасович, я не спрашивал напрямую. К сожалению, я просто слишком хорошо знаю, что единственной коммерческой структурой, на которую нельзя наложить санкций после неисполнения обязательств, и против которой нельзя добиться справедливости, может быть только госкорпорация «Русь». Я не разбираюсь в самолетах, но у меня есть друзья, благодаря которым я смог понять, почему у вас все так, как есть.