ученику всё своё имущество, Свешникова предполагала таким нехитрым образом привязать его к здешнему миру. Если так, то она просчиталась. Избавиться от полупуда разнокалиберных артефактов будет трудно, от квартиры с чрезмерно осведомлённым домовым – почти невозможно, но обо всём этом можно попросту позабыть. Заглядывать раз в пару недель, отбывая повинность; проверять сохранность тайников и подкармливать Прохора искорками жизненной силы – не более того. В конце концов, Лидия Николаевна сама просила не забывать и не бросать…

Устало грохоча на стыках рельсов, поезд подтащил к платформе неповоротливый хвост. Вагон был почти пуст: двое смирных пьянчужек поддерживали друг друга плечами, молодая женщина мерными движениями листала ленту новостей на экране телефона, мужчина в забрызганных грязью джинсах дремал, привалившись щекой к поручню. Яр встал у дверей, поодаль от всех. Поезд полз по тоннелю медленно и неохотно, словно громадный ленивый червяк. Посреди перегона он замер, испустив утомлённое шипение. Где-то в отдалении торопливо загромыхал по рельсам другой состав.

На миг Яру почудилось, что вдоль едва видимых в полумраке стен тоннеля скользнула человеческая тень, но сероватая дымка, приникшая снаружи к полустёртой надписи «Не прислоняться», не имела с людьми ничего общего. Нежить. Пу́галь, а по-здешнему – полтергейст. Совсем слабенький, почти безобидный – но он здесь обитает. Прячется где-то в тоннеле по тёмным щелям и, похоже, даже притерпелся к постоянному оглушительному грохоту металла о металл… Яр вскинул руку, но, опомнившись, тут же опустил. От полтергейста его отделяет закалённое стекло; эта мелкая нечисть не так страшна, чтобы из-за неё крушить вагон… и нарушать законы.

В Москве есть кому позаботиться о нежити.

Однако она здесь есть. Не только добродушная, вроде домовых, но и… вот такая.

Отчего-то это казалось донельзя странным.

Поезд натужно стронулся с места, и полтергейста смело со стекла могучим потоком воздуха. Люди в вагоне так ничего и не заметили.

Переходы между станциями уже закрылись. Поднявшись на поверхность чёрт-те где, Яр забрался в первый попавшийся ночной автобус, шедший из центра примерно в нужную сторону. Домой не хотелось. Люди – все разом – за последние недели безмерно его утомили. Стало понятно, от чего Драган бежал в лесную глушь, но в этом городе негде спрятаться. Он сам – словно единое живое существо, вечно неспящее, пронизанное лихорадочно пульсирующими венами автомобильных дорог, бдительно глядящее в ночь мириадами ярко освещённых окон. Здесь нет места уединению, но есть – одиночеству. Такому, какого Яр прежде не знал.

Он вышел в ночь на остановке в паре кварталов от дома. Вспомнив о ждущих чистки безделушках, свернул к круглосуточному магазинчику под тускло светящейся вывеской – из тех, что торгуют любой ерундой, нужной обитателям окрестных домов, от антимоли до яблок. Сонная продавщица едва оживилась при виде посетителя.

– Спирт есть у вас? – рассеянно спросил Яр, роясь в карманах в поисках наличных денег.

Продавщица неопределённо хмыкнула.

– После одиннадцати не продаём. Жвачку вот можешь взять за триста рублей. Бутылка в подарок.

Яр непонимающе уставился на витрину с пёстрыми коробками жевательной резинки, потом запоздало сообразил, в чём тут дело.

– Мне растворитель нужен, – устало пояснил он. – Любой, лишь бы не на воде.

– А-а-а, – протянула женщина, кажется, слегка разочарованно. – Ну вон для снятия лака есть. Пойдёт?

– Давайте. Лучше сразу пол-литра.

Продавщица снова хмыкнула, но послушно выставила на прилавок несколько бутылочек с розоватой жидкостью. Взяла протянутую купюру, придирчиво посмотрела на свет, принялась отсчитывать сдачу.

– Может, всё-таки возьмёшь чего выпить, а? – спросила она, как будто даже сочувственно. – Видок у тебя – краше в гроб кладут.

– В гроб пока рано, – сухо ответил Яр, убирая бутылочки в рюкзак.

Продавщица пожала плечами и разом утратила к нему интерес. Что здесь хорошо, так это возведённое в обычай равнодушие.

Умытые дождём тёмные дворы, стиснутые между одинаковыми высотками, можно было бы обойти по ярко освещённому проспекту, не затихающему ни днём, ни ночью. Не хотелось. Свернув с ровного тротуара, Яр окунулся в волглый городской сумрак. Обитатели теней его не пугали: страх – плод неведения, а он знал наверняка, что никого серьёзнее мелкого хулиганья здесь не встретит. Никогда не встречал.

– Слышь! На сигареты подкинь, а?

Яр мельком оглядел выступившего из тьмы типчика. Парень лет двадцати, высокий и тощий, нетерпеливо и пружинисто переступал с ноги на ногу – белоснежные подошвы дорогих кроссовок бессмысленно месили грязную жижу. Плечи зябко ссутулены, лица почти не видно под капюшоном, руки упрятаны в карманы кожаной куртки. Прятал он там явно не зажигалку.

– Курить вредно, – сообщил Яр, поправив на плече лямку рюкзака. – Придётся завязывать. У меня денег нет.

– Чё, совсем нету? – с намёком переспросил долговязый. Его правый локоть резко дёрнулся: ладонь в кармане прямо сейчас раздвигала складной ножик или влезала в какой-нибудь самодельный кастет. Здешняя публика не отличалась изобретательностью. – А то мож поищешь?

– Не-а, не буду, – лениво бросил Яр и, почти не сдвинувшись с места, перехватил за запястье метнувшуюся вперёд руку горе-грабителя. Сгрёб ошеломлённого парнишку за ворот и приподнял над землёй – так, чтобы подошвы кроссовок слегка оторвались от асфальта. Мышцы обожгла призванная на помощь сила. – Ну вот и надо оно тебе – из-за пачки сигарет срок мотать?

Долговязый конвульсивно дёрнулся. Металл глухо звякнул об асфальт: всё-таки ножик. Эта живая нечисть даже не разменивалась на угрозы – сразу накинулась всерьёз, пусть и неумело. Обычно сначала хоть перспективы обрисовывают.

– Говори правду, – потребовал Яр, заглядывая в глаза, лихорадочно блестящие под капюшоном.