с влечением к полу противоположному – всё это отразилось и на карьере – я чувствовал. Теперь с февраля 1965 г. прежнего человека и производственника уже не было. Окружающие этого не понимали, разве лишь несколько самых близких друзей сочувствовали мне и мысленно примеряли на себя. Как и у многих людей, переживших настоящую трагедию, особенно в молодом возрасте, у меня притупились качества, нужные руководителю, даже с годами они не вернулись в том объёме, который был у меня в первые пять лет работы на производстве; наверняка мои самые близкие друзья, Климко и Рыхальский, стали замечать, что я стал другим человеком, что-то сломалось во мне. Ещё я заметил, что стал более сдержано идти на контакты с людьми; это как бы: «никто мне не нужен, кроме самых близких друзей». Но постепенно я стал приходить в себя и мои чувства к людям становились добрее; появились новые черты: мягкость, желание не осуждать, а простить человеку его огрехи, вера в лучшее, что есть в людях. Но самое главное – жизнь перестала представляться мне такой ценностью, какой она казалась раньше.

Значительно позже я прочёл у Толстого: «Только люди, способные сильно любить (для меня – это родные, друзья, да и сама работа на стройке), могут испытывать и сильные огорчения; но также потребность любить служит для них противодействием горести и исцеляет их. От этого моральная природа человека ещё живучее природы физической. Горе никогда не убивает». Я думаю, что мои друзья в Братске, Красноярске и Ростове, искренне сопереживая о случившемся, в своих мыслях ужасались (пусть меньше, чем я сам) тому, что может случиться в жизни молодой семьи в 28-летнем возрасте; понятно, что они гнали от себя эти мысли и правильно делали; я благодарен Богу за то, что он сохранил все семьи моих друзей…

II

Жил я в семье Климко, общался с Серёжей, Алёной и маленькой дочкой Сашенькой, т.е. был не одинок, это было для меня спасение. Вечером занимался с чертежами нового для меня объекта, а перед сном старался читать книги до тех пор, пока не засну. В то время Света во сне часто могла присниться, как в сказке, «чёрная смерть», и сон этот всегда вызывал во мне захватывающий ужас, которого я раньше никогда не испытывал. После Братска прошло совсем мало времени, всё стояло перед глазами, и по ночам часто мучили эти сны, а подушка к утру была мокрая от слёз; это были минуты слабости, которым мы все подвержены, и утешение доставляют только слёзы и участие добрых людей. Сказать по совести, я был так глубоко поражён своим несчастием, что в душе не оставалось ни одного желания, и я жил только по привычке.

И опять лицом в подушку –

Ждать, когда исчезнут мысли,

Что поделать? Надо, надо

Продержаться как-нибудь…

Отцу и матери в Ростов написал, что я безумно, страшно и смертно тоскую. По выходным, помимо работы по дому в помощь Алёне, мы втроём – Серёжа, Сашенька и я – гуляли по зимнему Красноярску, относили вещи в прачечную или закупали продукты. Иногда ходили в кино в клуб судостроительного завода, где, кстати, впервые посмотрели фильм Тарковского «Иваново детство», который произвёл на нас сильное впечатление.

Алёна и Серёжа понимали моё состояние и делали всё, чтобы я успокоился и не сошёл с ума. Но самое тяжёлое время – это перед сном в постели, когда в голове крутилась лента со страшными событиями, сон долго не приходил; только после того, как поплакав, я мог заснуть. Милые Серёжа и Алёна отнеслись ко мне сердечно, благодарю за помощь в трудной жизненной ситуации. Я помню это, о таких вещах не забывают; именно в то время я больше с ними сблизился и полюбил их.

По выходным дома иногда после обеда садились играть в «крестословицу», составляя нужные слова; помню, что однажды Алёна хохотала, когда Серёжа поставил фишки со словом «мыска», что для истинного харьковского хохла было вполне нормально. Если кто-нибудь приходил в гости, мы играли в карты, и однажды в очень холодные дни, когда весь город покрыт густым туманом и выходить на улицу не было смысла, Серёжа принёс с работы колоду карт, которые выпросил в тресте у Осипова; это были отличного качества французские карты, на которых обнажённые женщины чуть прикрывали интимные места платком, лисьим мехом или веером; Осипову карты подарил друг, побывавший во Франции, мы играли в подкидного дурака, и по ходу рассматривали картинки – для советского человека эротика была в то время откровением. Всё это время ребёнок тихо занимался своими делами, но на улице Сашенька, как и все дети «от 2-х до 5-ти» иногда выдавала перлы: например, увидев во дворе стоящую легковую машину, укрытую брезентом, говорила: «Машина в пальто», а лесовоз, который вёз брёвна по «Красноярскому рабочему», называла «Дровоз»; однажды, но уже позже, когда она подросла, мы разговаривали, упоминали моего начальника СУ-23 Арнольда Бурова, Сашенька спросила: «Арнольд – это собака?», мы рассмеялись. Вот так проводили свободное время, я до конца жизни буду благодарен своим друзьям за заботу.

Счастлив. Кому в такие дни

Пошлёт всемилосердный Бог

Неоценимый, лучший дар –

Сочуственную руку друга,

Кого живая, тёплая рука

Коснётся нас, хотя слегка,

Оцепенение рассеет…

(Фёдор Тютчев)

Да, ещё вспомнил: однажды незадолго до пасхи утром по телефону позвонил Петрович, огромный мужчина, доброжелательный, профессиональный фотограф, кажется знакомый какой-то Алёниной подруги; Сергей спросил его, чем занимаешься и услышал: «Да вот голый стою на кухне, решил покрасить яйца, выложил их в кастрюлю, засыпал луковую шелуху и варю»; мы посмеялись этому интересному сообщению.

III

Итак, я начал работать на строительстве КРАЗа, где Сергей уже трудился главным инженером СУ-49 более двух лет. За это время был сдан в эксплуатацию первый на заводе цех электролиза (корпус № 4), который стабильно выплавлял алюминий. Это была большая победа не только строителей, но и всего Красноярска. Наш участок занимался монтажом сборных ж/б конструкций внутри корпуса № 2, там же вёл работы участок Семиёшкина (монолитные фундаменты) и Лёни Филона (кровля); таким образом, все бригады СУ-49 работали компактно на сооружении корпусов электролиза. Новшеством для меня были еженедельные планёрки, проводимые Ивановым в присутствии начальников участков, бригадиров и руководителей отделов управления; Иванов ставил задачу на неделю и, советуясь с бригадирами, давал им задания, а все остальные, как это и положено, должны были обеспечивать продуктивную работу бригад, желательно без срывов. Безусловно, это повышало роль бригадиров,