ударения. Зная окатанский, выучить язык северян не составило бы труда, хотя местное начальство разговаривало с нами на нашем, восточном языке.

Пока я размышляла на лингвистические темы, мы вышли к небольшой площади, от которой до пункта назначения ходьбы было не более десяти минут. Здесь развернулась торговля и, выстроившись гуськом, мы начали протискиваться вдоль лотков и палаток с шикарными мехами и выделанной кожей. Да-а-а! Северяне знали толк в кожевенном деле! У меня рот открылся от такого разнообразия. Какие меха! Какие шкуры! А кожа! Выделка! Ни в Маргосе, ни даже в Банкоре я не видела ничего подобного.

Очень хотелось пощупать, погладить, зарыться носом в бесподобную пушистую красоту, но Дайк, заметив мой живой интерес, предусмотрительно шикнул, чтобы я «захлопнула варежку» и придала лицу более серьёзное выражение. И вот когда это коже-меховое великолепие закончилось, и мы вписались в очередной поворот, из-под низкой телеги прямо мне под ноги бросилось какое-то чудище в грязных лохмотьях и скрюченными, заскорузлыми пальцами вцепилось в щиколотку.

Всё произошло настолько быстро и неожиданно, что никто не успел среагировать, даже Бумер. От запаха гниющей, разлагающейся плоти я чуть не задохнулась, а мой волчонок, хотя это слово уже не совсем подходило к его габаритам, ошарашенно пялился на ползающее у моих ног вонючее страшилище. Один из конвоиров, здоровый, мощный блондин, резко обернулся, так как топал впереди и, скривив гримасу отвращения, с размаха ударил тяжёлым сапогом этого страшного, заросшего длинными грязными космами человека:

– Пшёл прочь! Не пугай наших гостей!

Я вздрогнула, будто сама получила, а несчастный только охнул и откатился в канаву у мостовой. Капитан наблюдал эту сцену с непроницаемым лицом, а Дайк незаметно сжал мою ладонь и прошептал:

– Это больной алапрой, он неизлечим. Сейчас весна и у него как раз обострение. Лучше обходить его стороной…

– Это заразно? – прошептала я в ответ.

Дайк пожал плечами:

– Точно неизвестно… Алапра встречается редко, а те, кто заболевает, долго не выдерживают таких мучений и сами себя убивают.

Меж тем несчастный в лохмотьях, глухо стоная, поднялся на ноги и, протягивая костлявый палец в мою сторону, завопил во весь голос:

– Люди! Люди! Смотрите! Неужели вы не видите?! Это же Альд! Вечно юный сын Эалы! Глаза! Посмотрите в его глаза! Глаза цвета неба! Глаза цвета неба! В доме Хранителя вспыхнул свет! Уже многие видели сияние над горами Акрим! Вспыхнул свет! Это знак! Хранитель отпустил в мир своего сына! Благословенна будет земля и живущие на ней! Боги вернулись! Вернулись!!! Это Альд! Вечно юный Альд!

Я слушала эти надрывные, режущие слух вопли, стоя столбом и ощущая быстрый и мощный стук сердца под стянутой тугой повязкой левой грудью: «Опять?! И здесь?! Альд?! Сын Эалы и Хранителя?! Да-а-а… По-видимому, никуда не спрятаться от божественной судьбы, и где бы я ни находилась, неважно в каком обличье, избавиться от этого клейма уже не получится».

Вокруг начал собираться народ, разглядывая нас без всякого стеснения, в основном мужчины, но были и женщины и дети, а оборванный, гниющий заживо человек продолжал кричать и махать руками, что «чёртова мельница». Через несколько минут наши конвоиры не выдержали и, грубо расталкивая толпу, повели нас к городской управе. Я обратила внимание, как оба глянули исподлобья и перекинулись парой коротких фраз.

Эта сцена очень плохо подействовала не только на меня. Капитан до этого и так был не в лучшем расположении духа, а теперь совсем стал чернее тучи. Дайк же старался держаться спокойно, только это у него не очень-то получалось. Я слишком хорошо его знала, чтобы не заметить волнения, которое сквозило в каждом движении друга. А вот Бумер был спокоен и, как ни странно, в сторону страшного больного не сделал ни одного агрессивного движения. Меня это очень удивило – волк даже ни разу не зарычал на него!

Глава 15

Пока мы ожидали в уже знакомом дворе позволения войти, удалось немного успокоиться и настроиться на предстоящий разговор с высокими чиновниками. Вскоре двери отворились и нас впустили. Если внешне большинство зданий и других строений в Тагри выглядело довольно невзрачно: тёмно-серые, иногда рыжеватые камни, то внутренность городской управы просто повергла в шок!

Отделка стен широкими, тёмными деревянными панелями, под ногами пол с причудливой мраморной мозаикой, шикарные гобелены в золотых рамах, удивительные и также золотые настенные светильники с множеством толстых свечей, мебель, обтянутая прекрасно выделанной кожей – всё очень дорого и пафосно, но… удивительно красиво!

Пока мы шли по длинному коридору, сплошь увешанному шкурами незнакомых животных, я всё поглядывала на своего волка, топающего рядом. Его спокойное поведение в момент, когда тот больной рухнул к моим ногам, никак не шло из головы. За время нашего путешествия, да и до этого, ещё в Латрасе, когда я брала Бу с собой в город, он всем демонстрировал, что просто так подойти ко мне нельзя: рычал, вставал в позу, дыбил шерсть вдоль спины до тех пор, пока я не давала команду успокоиться. На этого же несчастного он никак не среагировал: сначала оторопело шарахнулся, а потом просто принюхивался да моргал жёлтыми глазищами. Странно, очень странно…

Опомнилась я, когда мы остановились в большом зале с панорамными окнами по левой стороне. За длинным, полукруглым столом сидели тарфарак, первый пархонт и ещё трое незнакомцев. Все прекрасно одеты в дорогие наряды со знаками отличия. Я вгляделась в мужчин: «Так-так-так… Ещё два пархонта и гимастриан, но это не Арвид. Хвала всем богам!»

Как я уже знала к этому моменту, номер пархонта – первый, второй, третий и так далее до восьмого – никакого рангового значения не имел. Все пархонты были равны между собой, перед Великим Террханом и Советом, просто каждый из восьми занимался определённой частью административной работы. Восемь пархонтов составляли этакий кабинет министров и курировали каждый свою область. Таково было государственное устройство на Окатане, и как оказалось, на Севере и Востоке оно было почти одинаковым.

Наши конвоиры отошли назад, а мы остались стоять в центре, как в суде или на допросе. Они молчали – мы молчали. Первый пархонт просматривал какие-то свитки, передавая по очереди остальным. Один из наших конвойных приблизился к тарфараку, слегка поклонился и тихо заговорил, поглядывая на меня. «Про то, что было по пути, докладывает, не иначе…» – мелькнула мысль.

Перешёптывания и переглядывания мужчин за столом надолго затянулись. Порядком поднадоело стоять, переминаясь с ноги на ногу. О чём они шептались, понять было нельзя: говорили тихо, да и мы