Однако ни сдвиги даты публикации, ни деньги – Скрибнер потратил 35 000 долларов на рекламу – не предотвратили катастрофического приема романа критиками. Несмотря на то что многие рецензенты выразили умеренное неодобрение – Малкольм Коули предположил, что книга «уступает ранним романам» Хемингуэя, а Ричард Ровер из «Харперс» назвал ее «разочарованием» – другие ударились в крайности. Максвелл Гейсмер писал в «Сатердей ревью оф литретча»: «Это не просто худший роман Хемингуэя, но синтез всего того, что было плохо в предыдущих произведениях, и это бросает сомнительный свет на его будущее». Альфред Казин из «Нью-Йоркера» отмечал собственное «замешательство, даже сожаление оттого, что крупнейший писатель сотворил такую пародию на себя самого». Сирил Коннолли признавал, что каждый писатель может написать «одну очень плохую книгу», но при этом раскритиковал полковника как «отупевшего от пьянства, болтливого старого зануду». Мортон Довен Забель названием своей рецензии намекал на ужасную биографическую статью Росс: «Неплохой день для мистера Толстого». Он считал, что «За рекой, в тени деревьев» «самая ничтожная вещь автора». «Тайм» назвал роман «карикатурой» на Хемингуэя.

Единственный критик был таким же несдержанным в похвалах, насколько другие ядовитыми: Джон О’Хара, большой поклонник творчества Эрнеста, вероятно, посылал Эрнесту сигнал, что ему хотелось бы стать с ним лучшими друзьями; он писал на первой полосе «Нью-Йорк таймс бук ревью»: «Крупнейший автор из ныне живущих, самый выдающийся автор со времени смерти Шекспира, опубликовал новый роман». Даже Эрнест понимал, что это было слишком. Прочие критики были более сдержанными в похвалах, и некоторые рецензенты заявили, что озадачены шквалом отрицательных отзывов. Ивлин Во, к примеру, обвинял критиков в «высокомерной подлости» и спрашивал: «Почему все так ненавидят его?» Бен Редман, откликнувшийся через два месяца после выхода книги, тоже попытался понять причину разгоряченной реакции критиков: «Возможно, мы действительно слишком много знаем о Хемингуэе, или по крайней мере его публичных позах, чтобы судить о его творчестве беспристрастно».

Были и другие положительные замечания, более интересные и проницательные, хотя и несколько своеобразные. В августе в «Нью-Йорк таймс» появилась статья Теннесси Уильямса «Автор в поисках Парнаса», что подразумевало, что писатель держал в руках экземпляр книги до ее выхода в свет. Уильямс говорил об Италии как о новой привлекательной цели американских писателей-эмигрантов и о том, что сам он теперь предпочитает Рим. О Венеции он сказал следующее: «Теперь я не могу поехать в Венецию, не слыша неотступно меня преследующего ритма нового романа Хемингуэя. Это самый печальный роман в мире о самом печальном городе, и когда я говорю, что это лучшее и честнейшее произведение Хемингуэя, можете считать меня сумасшедшим». Уильямс предсказывал (совершенно верно), что, хотя критики воспримут «За рекой» плохо, читатели полюбят роман. «Но его настойчивый, усталый ритм, – продолжал он, – является прямой речью человеческого сердца, и этот человек говорит так прямо в первый раз, что я считаю книгу самой прекрасной из всего, что написал Хемингуэй».

Эрнест никогда не упоминал об этой заметке и, возможно, даже не знал о ней. Негативные рецензии удивили его – весьма ожидаемо, если вспомнить о том, как он сам восхищался своим романом. В день выхода рецензии в «Тайм» Эрнест набросился на Чарли Скрибнера: «Разве не принято говорить автору о том, как обстоят дела, что говорят люди, когда выходит книга, за которую он голову был готов прозакладывать, и работал над ней не щадя себя, не затянул сроки и сдержал обещание?» Когда вышли другие рецензии, он отправил некоторые из них Баку Лэнхему, рассказал о выспренной заметке О’Хара и заметил, что О’Хара не смог понять романа, потому что «не знал людей, о которых я обычно пишу… А я знаю всевозможных солдат, художников, дипломатов, воров, гангстеров, политиков, жокеев, тренеров, матадоров, много красивых женщин, аристократок, бомонд» и так далее. Он продолжал на нескольких страницах, несомненно озадачивая Бака:

Этот беспорядочный полет фантазии подтвердил, что мания, державшая его в тисках со дня пятидесятилетия в прошлом году, ничуть не ослабела.

После выхода «За рекой, в тени деревьев» Мэри обращалась с Эрнестом очень бережно. Разочарование из-за рецензий сменилось ликованием при известиях о высоких продажах, а страхи Скрибнера по поводу достоинства книги уступили место заботам о маркетинге и большой рекламной кампании (издательство потратило около 15 000 долларов на рекламу книги уже после публикации). Роман находился в списке бестселлеров в течение двадцати одной недели, в том числе семь недель – на первом месте. Эрнест заработал около 136 000 долларов, т. е. более миллиона в пересчете на сегодняшние деньги, в том числе 85 000 долларов от «Космополитен» за серийную публикацию, согласно информации от Роберта Трогдона. (Что касается рецензий, то Эрнест утешал себя рассуждениями вроде: «Должно быть в ней что-то вызывающее истеричные нападки и защиту».)

И все же Эрнест, похоже, рассчитывал на хвалебные отзывы именно на эту книгу, но они так и не появились. Мэри писала: «Он был как вскипающий, неугомонный котел нетерпения». Волнение Эрнеста усугублялось нетерпеливым ожиданием приезда Адрианы со своей матерью в конце октября. В том году, как писала Мэри, «мой муж нуждался в дружбе, сочувствии и, если б я могла призвать это, в сострадании больше, чем за все то время, что я знала его». Эйфория, в которой он пребывал перед выходом книги, прошла, и он признался Мэри, что стал «отчаявшимся стариком».

Адриана, приехавшая 27 октября, постаралась рассеять его мрачное настроение. Он взял их с Дорой на верхнюю площадку новой башни, чтобы взглянуть оттуда на Гавану. Адриана к тому времени уже всерьез занималась искусством, и скоро она устроила в заброшенном кабинете Эрнеста импровизированную студию. Они с Эрнестом сразу же основали «корпорацию» под названием «Белая башня» – без какой-либо заявленной цели. Эрнест очень любил выдумывать такие несуществующие предприятия; они с Хотчем, к примеру, организовали «Синдикат Хем/Хоч», под которым подразумевалось не что иное, как совместные ставки на лошадиных скачках, а в «За рекой» полковник состоит в таинственном братстве с метрдотелем «Гритти».

Эрнест показал Адриане все любимые места на Кубе, начиная с деревушки Кохимар и заканчивая «Охотничьим клубом Серро» и «Клубом де Касадорес». Они ездили стрелять по голубям и рыбачили в открытом море. Девушка и ее мать обрадовались встрече с Джанфранко, который освободил для них гостевую спальню в «Финке» и переехал в маленький домик, casita, где обычно жили дети, приезжавшие погостить. Он завел много друзей среди резидентов Кубы, в том числе среди сотрудников итальянского посольства в Гаване и в итальянской судоходной компании «Сидарма», где он работал. И Джанфранко, и Хемингуэи познакомили Адриану и Дору со своими знакомыми, представлявшими собой кубинский эквивалент социальной элиты, и в итоге Адриана обзавелась таким количеством женихов, с которым едва могла справиться.