одни… С раннего детства я не чурался никакой работы и всячески помогал матери. Умел все: рубить дрова, мыть пол и даже варить обед. Мать и соседи шутили, что нужно было мне родиться девочкой.

Я очень любил возиться с растениями, которым отдавал почти все свободное время. У себя во дворе каких только плодово-ягодных деревьев и кустарников я не посадил – целый ботанический сад! Жившие там люди будут, наверное, с благодарностью отзываться обо мне. Еще я любил литературу. Случалось так, что за книгой я забывал все и даже читал по ночам и на уроках.

Вместо пионерского лагеря пошел летом на работу и, хотя было очень трудно, я гордился этим и на первые заработанные деньги купил матери шерстяную кофту.

Окончив школу, я устроился на машиностроительный завод – в авиационное училище, куда хотел поступать, не прошел по зрению. Участвовал в спортивной жизни, играя в волейбол за заводскую команду.

Здесь, на работе я познакомился с Григорием Кравцом и Константином Саранцевым. Я знал, что Кравец был судим, но сейчас честно работает, а про Саранцева слышал массу всевозможных негативных историй: то он отбирал стипендию у студентов училища, то собирался обокрасть магазин.

8 мая мы с Саранцевым решили пойти на танцы в клуб Управления железной дороги. По дороге он мне сказал, что сегодня на заводе вторая смена получает деньги и поздно вечером будет возвращаться домой. Он еще добавил, что к нам примкнет Кравец, который сидел в тюрьме и знает толк в таких делах. Я даже не задумывался, что буду участником разбойных нападений. Мне казалось это пустой болтовней…

Перед танцами мы решили выпить, что и сделали в сквере на вокзале. В клубе мы были до 11 вечера, а потом пошли домой, я был сильно пьян… Саранцев увидел темный силуэт, идущий нам навстречу по улице Журавлева, и, толкнув меня, сказал: «Вон!» Это была женщина. Я к ней подошел и сказал: «Стой! Сумочку и часы!» Как позже оказалось, это была учительница вечерней школы. Она сказала мне, что в сумочке лишь тетради и учебники. Я взял ее за руку, но часов не нашел, а она стала дико кричать: «Помогите!» Я искренне рад, что она выжила, что я не убил ее. Растерявшись сначала, я бросился прочь. Но потом одумался и побежал к проходной машзавода, откуда позвонил в скорую помощь. Я не понимаю, как так произошло. До этого случая я никогда физически не обидел человека…

Сегодня меня мучают угрызения совести, и я не могу смотреть честным людям в глаза. Хотя с момента совершения преступления прошло 8 месяцев, я не забыл и никогда не забуду то, что совершил. Нисколько не жалею себя, но мне очень жалко свою мать. На кого как не на меня она возлагала надежды? Ведь я ее единственный защитник и кормилец. Если меня расстреляют, она не выдержит. Она и сейчас вся седая, и все это из-за меня…

Когда Балагурову был вынесен смертный приговор, все присутствующие в зале суда (а он был набит битком) возмутились. Стали кричать о несправедливости. Волнения едва удалось утихомирить. Людям объяснили, что есть еще кассационная инстанция и она обязательно учтет их мнение.

«Мы против расстрела Балагурова Гены!» – под этим обращением в кассационный суд стоят 150 (!) подписей работников Читинского машиностроительного завода. И дальше приписка: «Город Чита стонет от слез. Просим Верховный Суд рассмотреть наше заявление и отменить суровый приговор». Сохранить жизнь Геннадию просят соседи, знакомые и незнакомые. В деле сотни таких обращений. «Мы советские люди, имеем детей… Примите во внимание наше мнение. Не убивайте Геннадия!» «Он попал под влияние нехороших людей. Совершенно случайно, в пьяном виде, в первый раз в своей жизни. Мы, семья Леоновых, просим Верховный Суд не применять смертную казнь». «Мы, пенсионеры города Чита, возмущены суровым приговором Геннадию Балагурову. Ребенок со школьной скамьи трудился. В первый раз оступился. Мы бережем наших детей для Родины и со слезами просим оставить сохранить жизнь ребенка».

Мать Гены написала письмо Хрущеву, вот оно передо мной. «Дорогой отец – друг всего народа Никита Сергеевич!» – начинает свое послание несчастная женщина. Она рассказывает о своей трудной жизни, о погибшем на войне муже, о сыне. Просит милости.

Постановлением Президиума Верховного Совета РСФСР в помиловании было отказано. Геннадия Балагурова расстреляли 31 июля 1962 г. На тот момент ему был 21 год.

И снова тот же вопрос: почему не пощадили? Тем более что в этой истории общественное мнение было на стороне приговоренного. Люди просили, требовали. Да и суд тогда разве был не народным?

Я искала ответ на этот вопрос, перебирая материалы дела, пока не добралась до одной оперативной справки. В ней все трое преступников, включая Гену, представлены бандой грабителей, а банды тогда не щадили. На одной чаше весов вот эта, фальшивая по сути (ни в какую банду Гена не входил), справка, а на другой – общественное мнение. Выходит, руководство страны сделало выбор не в пользу людей.

Дело третье. «Крови на нем не было»

Преступник – вор Анатолий Зубарев.

Жертв (раненых, убитых) – нет.

На момент расстрела 30 лет.

Со старых фотокарточек смотрит молодой человек, похожий на актера. У него было немало талантов, и большинство из них – криминальные. Он много раз менял фамилию и имел как минимум шесть паспортов (они все есть в уголовном деле). Был Иваном Гавриловым, Иваном Беловым, Анатолием Муромцевым, Виктором Кулагиным и Игорем Кузнецовым. На самом же деле он родился в 1932 г. и был записан в свидетельстве рождения как Анатолий Зубарев.

Из его биографии известно немного. Семь классов образования, несколько раз был судим за хищение государственного и общественного имущества.

– Крови на нем не было, – рассказывает историю похождений одного из самых дерзких бандитов 60-х пресс-секретарь Забайкальского краевого суда Виктория Михайлюк. – Зубарев слыл удачливым вором, обладал харизмой. Не поверите, но многие сами отдавали ему свои паспорта, чтобы вор мог вклеить туда фотографию.

А еще он был очень проворным – не единожды бежал из-под стражи.

26 ноября 1960 г. Анатолий смог скрыться из тюремной больницы Иркутской области. Так и бежал по городу в больничном халате и тапках на босу ногу. На