— Третий час утра, — вполголоса произнесИеремия. — Где твоя шляпа? Где твое пальто? Где шкатулка?

— Все здесь, — сказал Двойник, с сонноймедлительностью укутывая шарфом горло. — Постой, постой. Ну вот, теперь помогимне надеть пальто — нет, сперва тот рукав, потом этот. Эх, годы, годы! — МистерФлинтвинч энергичным усилием втиснул его в пальто. — А ты помнишь, что обещалмне еще стаканчик, после того как я вздремну?

— На! Пей и убирайся, — чуть было не сказал:пей и подавись! — Говоря это, Иеремия достал знакомую бутылку портвейна и налилвина в стакан.

— Ее портвейн, надо думать? — заметил Двойник,пробуя вино на вкус с досужим видом человека, которому некуда торопиться. — Такза ее здоровье!

Он отпил глоток.

— За твое здоровье! Еще глоток.

— За его здоровье! Третий глоток.

— И за всю округу святого Павла! — Произнесяэтот старинный тост, он допил свой стакан и поставил его на стол, после чеговзялся за шкатулку. Это был плоский железный ящик примерно в два квадратныхфута величиной, который без особого труда можно было унести под мышкой. Иеремияревнивым взглядом следил за всеми движениями Двойника, подергал шкатулку, желаяпроверить, достаточно ли крепко тот ее держит, долго заклинал его соблюдатьвсяческую осторожность и, наконец, на цыпочках вышел, чтобы отворить дверь и выпуститьего. Эффери, в предвидении этого, успела отбежать к лестнице. Дальше всепроисходило совершенно как наяву, настолько, что она даже услышала скрипотворяющейся двери, почувствовала ночную прохладу, увидела звезды на небе.

Но тут наступило самое удивительное в этомстранном сие. Страх перед мужем словно парализовал миссис Флинтвинч, и вместотого чтобы поспешить назад в свою комнату (на это вполне хватило бы времени,покуда он возился с дверными засовами), она застыла неподвижно на ступеньке, накоторой стояла. А потому, когда Иеремия, со свечой в руке, стал подниматься полестнице наверх, он сразу же натолкнулся на нее. Его лицо выразило удивление,но он не произнес ни слова. Устремив на нее пристальный взгляд, он шаг за шагомпродолжал подвигаться вперед; а она, завороженная силой этого взгляда, шаг зашагом пятилась назад. Таким образом, он, наступая, а она, отступая перед ним,дошли они до своей супружеской спальни. И не успела дверь затвориться за ними,как мистер Флинтвинч схватил жену за горло и принялся трясти ее так, что всякровь бросилась ей в голову.

— Эффери, старуха! Эй, Эффери! Что тебепримерещилось? Да очнись же наконец! Что с тобой?

— Со… со мной, Иеремия? — прохрипела миссисФлинтвинч, выпучив глаза.

— Эффери, старуха, — эй, Эффери! Что это ты,милая, вздумала вставать во сне? Я сам нечаянно уснул внизу, а потом прихожусюда, чтобы лечь в постель, и застаю тебя на ногах, в капоте, мечущуюся вкошмаре. Эффери, старуха, — продолжал мистер Флинтвинч с ласковой усмешечкой насвоем выразительном лице, — если еще раз повторится с тобой нечто подобное,придется заключить, что ты нуждаешься в лечении. И я тебя полечу, голубушка моя— уж я тебя полечу!

Миссис Флинтвинч поблагодарила его и тихоньколегла в постель.

В понедельник утром, едва на городских часахпробило девять, мистер Иеремия Флинтвинч, с обычным своим видом срезанного сверевки удавленника, подкатил кресло миссис Кленнэм к высокому бюро, стоявшемуу стены. Дождавшись, пока она его отперла, откинула крышку и расположиласьперед ним поудобнее, Иеремия удалился — быть может, пошел повеситься болеепрочно, — и в комнату вошел Артур Кленнэм.

— Как вы себя сегодня чувствуете, матушка?Лучше вам?

Она покачала головой с тем же оттенкомзловещего удовлетворения, с которым накануне говорила о погоде.

— Мне никогда уже не будет лучше, Артур. Ксчастью, я это знаю и умею мириться с этим.

Когда она сидела так перед своим высоким бюро,положив обе руки на откинутую крышку, казалось, будто она играет, на беззвучномцерковном органе. Эта мысль не рад приходила на ум ее сыну; подумал он об этоми сейчас, садясь в кресло, стоявшее рядом.

Миссис Кленнэм выдвинула один ящик, потомдругой; достала какие-то документы, просмотрела их и спрятала снова. Ни разу наее суровом лице не мелькнуло просвета, который мог бы служить путеводной нитьютому, кто пожелал бы проникнуть в темный лабиринт ее раздумий.

— Мне хотелось бы побеседовать с вами о нашихделах, матушка. Угодно ли вам вести деловой разговор?

— Угодно ли мне, Артур? Скорей следовало бытебя спросить об этом. Прошло уже больше года с тех пор, как умер твой отец.Все это время я к твоим услугам и жду, когда ты соблаговолишь сюда пожаловать.

— Я не мог уехать, пока не уладил и не привелв порядок некоторые дела. А потом я предпринял небольшое путешествие, чтобыотдохнуть и рассеяться.

Она повернула к нему лицо, словно не дослышалаили не поняла.

— Отдохнуть и рассеяться?

Она оглянулась по сторонам, и по движению еегуб можно было догадаться, что она повторяет про себя эти слова, будто,призывая комнату подтвердить, как мало было доступно и то и другое в еесумрачных стенах.

— А кроме того, матушка, ведь вы по завещаниюединственная душеприказчица, и поскольку все управление имуществом находится вваших руках, мне почти ничего, или вовсе ничего не оставалось делать, кактолько ждать, когда вы распорядитесь всем по своему желанию и усмотрению.

— Счета все в порядке, — ответила миссисКленнэм. — Вот они здесь. Оправдательные документы налицо и проверены должнымобразом. Можешь ознакомиться с ними, когда захочешь — хотя бы сию минуту.

— Раз вы говорите, что все в порядке, матушка,мне этого совершенно достаточно. А теперь, угодно ли вам меня выслушать?

— Говори, — сказала она обычным своим ледянымтоном.

— Матушка, за последнее время наша фирма изгода в год уменьшала свои обороты, и дела ее все больше н больше приходили вупадок. Мы не слишком много доверия оказывали другим и не слишком пользовалисьдоверием сами. Мы не приобрели постоянных клиентов; мы никогда не старалисьидти в ногу со временем и в конце концов крайне отстали. Мне незачем говоритьвам об этом подробнее, матушка. Вам и без меня все известно.

— Да, я понимаю тебя, — отозвалась онанесколько мягче.