Всеми этими общими и частными сведениями оКрошке Доррит мистер Артур обогатился в течение дня как благодаря своим личнымнаблюдениям, так и благодаря языку миссис Эффери. Если бы миссис Эффериобладала собственной волей и собственным мнением, и то и другое было бы навернонеблагоприятным для Крошки Доррит. Но поскольку «те двое умников», на которыхпостоянно ссылалась миссис Эффери и в которых без остатка растворилась ееличность, принимали Крошку Доррит, как часть естественного порядка вещей, ейтоже ничего другого не оставалось. Точно так же, если бы те двое умниковсговорились убить Крошку Доррит ночью при свечах и попросили миссис Эффериподержать подсвечник, она, несомненно, выполнила бы эту обязанность.

Свою часть упомянутых выше сведений миссисЭФфери сообщила Артуру вперемежку с поджариванием куропатки для больной иизготовлением мясного пудинга для здоровых, причем она то и дело высовывалаголову из кухонной двери, прятала ее и тотчас же высовывала снова, побуждаемаяжаждой отпора тем двум умникам. Сделать единственного сына хозяйки домадостойным их противником — таково было, по-видимому, страстное желание миссисФлинтвинч.

Большую часть дня Артур бродил по всему дому.Унылым и мрачным показался ему этот дом. Угрюмые комнаты, долгие годыпустовавшие, словно погрузились в тяжелый мертвый сон, который ничто уже немогло разогнать. Мебели было мало, но в то же время она загромождала помещение,и казалось, что все эти вещи забрели сюда, чтобы спрятаться, а не для того,чтобы служить обстановкой комнат. Глаз поражало отсутствие красок; мимолетныелучи солнца давным-давно похитили все краски этого дома — быть может, чтобынаделить ими цветы, бабочек, оперение птиц, драгоценные камни или ещечто-нибудь. От подвала до чердака не нашлось бы ни одного ровного пола; потолкибыли покрыты такими фантастическими наростами копоти и грязи, что старухи моглибы гадать на них лучше, чем на кофейной гуще. Смертельный холод сковал камины,и единственным признаком того, что когда-то в них пылал огонь, были кучи сажи,насыпавшиеся из дымохода и черными облачками начинавшие кружиться по комнате,как только отворяли дверь. В зале, где когда-то принимали гостей, можно былоувидеть два тусклых зеркала в рамах, по которым двигались траурные процессиичерных человечков с гирляндами из черных цветов; впрочем, у многих участниковэтого погребального шествия не хватало голов или ног; один похожий нафакельщика Купидон перевернулся и висел головой вниз, а другой и вовсеотвалился. Комната, служившая кабинетом покойному отцу Кленнэма, осталасьсовершенно такой, как она с детства запомнилась сыну; легко было вообразить,что он до сих пор незримо обитает здесь, как его вполне зримая вдова до сих поробитает в своей комнате наверху и что Иеремия Флинтвинч по-прежнему ходитпарламентером от одного к другому. С темного и мрачного портрета, висевшего настене, в сосредоточенном безмолвии смотрело лицо мистера Кленнэма-старшего, иего взгляд, такой же настойчивый, как в час, когда последняя искра жизнидогорала в нем, казалось, грозно напоминал сыну о взятом им на себя долге; ноАртур уже отчаялся добиться чего-либо от матери; что же до других способовразрешить терзавшие его сомнения, то в них он отчаялся еще задолго до того.Подвалы дома, как и жилые комнаты, были полны вещей, знакомых Артуру с детства;все это изменилось и попортилось от времени, но все стояло на старых местахвплоть до порожних бочек из-под пива, окутанных паутиной, и пустых винныхбутылок с тугим ошейником плесени вокруг горлышка. Здесь же среди ненужныхбутылочных стоек, испещренных полосами бледного света, проникавшего сверху, содвора, была кладовая, заваленная старыми счетными книгами, и оттуда шел такойзапах гнили и разложения, как будто целая армия престарелых конторщиковвставала каждую ночь из могилы и до рассвета занималась поверкою этих книг.

В два часа пополудни Артур отобедал в обществемистера Флинтвинча, нового компаньона фирмы, уже известным нам мясным пудингом,который был сервирован с душеспасительной скромностью на уголке стола, накрытоммятой скатертью. Мистер Флинтвинч заверил его в том, что душевное равновесиемиссис Кленнэм уже восстановилось и что он может не опасаться с ее сторонысмены вроде давешней.

— Но не вздумайте снова чернить подозрениямипамять вашего отца, мистер Артур, — добавил Иеремия. — Раз и навсегда забудьтеоб этом. А теперь можно счесть вопрос исчерпанным.

Мистер Флинтвинч уже с утра хлопотал в своеймаленькой конторке, чистя и прибирая ее сообразно своему новому высокомуположению. К этому занятию он и вернулся, как только покончил с мяснымпудингом, тщательно подобрал с тарелки соус при помощи ножа и основательноприложился к бочонку со светлым пивом, стоявшему в буфетной. Подкрепив такимобразом свои силы, он засучил рукава, чтобы снова приняться за работу; и мистерАртур, провожая его глазами, подумал о том, что ждать каких-либо разъяснений отэтого старика все равно что обращаться за ними к отцовскому портрету или котцовской могиле.

— Эффери, старуха! — сказал мистер Флинтвинч,повстречав в сенях свою супругу. — Ты, оказывается, до сих пор не убралапостель мистера Артура. Поторапливайся. Ну!

Но мистеру Артуру было слишком не по себе впустом и мрачном доме; к тому же он не имел ни малейшего желания снова услышатьпламенные призывы всяких бедствий в этой жизни и проклятий в будущей на головыврагов своей матери (к которым, весьма возможно, был причислен и он сам); апотому объявил, что намерен ночевать в номерах, где остались его вещи.Поскольку мистер Флинтвинч рад был от него избавиться, а миссис Кленнэм редковмешивалась в то, что происходило за стенами ее комнаты — если только речь нешла об экономии домашних расходов, — Артур мог осуществить свое намерение, невызвав нового семейного скандала. Было уговорено, что он будет приходить каждыйдень в известные часы, чтобы вместе с матерью и мистером Флинтвинчем заниматьсянеобходимой поверкой счетов и документов, — и он с тяжелым сердцем покинулродной дом, возвращение в который не принесло ему ничего хорошего.

А Крошка Доррит?

Для деловых занятий отведено было время сдесяти утра до шести пополудни; в перерывы, потребные для того, чтобы больнаямогла соблюдать свой устрично-куропаточный режим, Кленнэм обычно шелпрогуляться. Так продолжалось около двух недель. Иногда Артур заставал КрошкуДоррит склонившейся над шитьем, иногда ее вовсе не было видно, иногда онаявлялась в дом в качестве скромной гостьи — как было, вероятно, и в вечер егоприезда. И чем больше он смотрел на нее, думал о ней, замечал ее присутствиеили отсутствие, тем настойчивее становилось то любопытство, которое онапробудила в нем с первой встречи. И так как мысль его постоянно возвращалась кодному и тому, же, он даже стал задавать себе вопрос, не может ли быть, чтоКрошка Доррит каким-то образом связана с мучившей его тайной. В конце концов онрешил проследить за нею и побольше узнать о ее жизни.