— Джим! Ты ему руку пожал, этому Кугеру! Ты же несобираешься встречаться с ним?

— Это Кугер, точно, — деловито заговорилДжим. — Глаза его. Эх, если бы я встретился с ним сегодня ночью, мы бы всевыяснили. И какая муха тебя укусила, Вилли?

— Меня? Укусила? — Они добрались до конца лестницыи разговаривали яростным шепотом. Вот и улица. Оба задрали головы. В освещенномокне маячила маленькая тень. Вилли вдруг встал как вкопанный. Наконец-то музыкау него в голове выстроилась как надо. Он прищурился.

— Джим! А ты знаешь, что за музыка была, под которуюмолодел мистер Кугер?

— Ну?

— Это же обычный похоронный марш, только задом наперед!

— Какой еще похоронный марш?

— «Какой, какой»! Шопен написал.

— А почему «задом наперед»?

— Да потому, что мистер Кугер не старел, ну, не ксмерти шел, значит, а, наоборот, от нее. Он же все моложе становился, верно?

— Во жуть-то!

— Точно! — Вилли напрягся. — Он там! Вон, вокне торчит.

Помахать ему, что ли? Пока! Пока! Давай, пошли. Посвисти-качто-нибудь, ладно? Только уж не Шопена, пожалуйста.

Джим помахал рукой. И Вилли помахал. Они пошли по улице,насвистывая «О, Сюзанна…».

Тень в окне тоже помахала им на прощанье.

Два ужина давно остыли в двух домах. Один предок наорал наДжима, два — на Вилли. И того, и другого отправили спать голодными. Штормначался в семь и кончился в три минуты восьмого. Хлопнули двери, звякнулизамки, пробили часы.

Вилли стоял у двери в своей комнате. Телефон остался вприхожей. Эх! Даже если он позвонит, мисс Фолей, скорее всего, не ответит. Еесейчас, наверное, уже и в городе-то нет. Да и что бы он сказал ей? Мисс Фолей,ваш племянник — не племянник? Мальчик на самом деле — не мальчик? Конечно, оназасмеется. И мальчик как мальчик, и племянник как племянник. На вид по крайнеймере. Вилли повернулся к окну. В окне своей комнаты маячил Джим.

Видимо, он решал ту же проблему. Окно пока не откроешь, непосоветуешься. Рано еще. Родители внизу настроили свои локаторы, только и ждут,что бы еще добавить.

Оставалось завалиться на кровать, что они оба и сделали. Обапошарили под матрасами — не завалялось ли шоколадки, отложенной на черный день.Нашлось кое-что. Сжевали без особой радости.

Постукивали часы. Девять. Полдесятого. Десять. Щелкнулазадвижка на двери Вилли. Это отец открыл.

«Папа! — подумал Вилли. — Ну зайди! Надо поговорить».

Отец тяжело вздохнул на лестнице. Вилли ясно представлялсебе его расстроенное, не то смущенное, не то недоумевающее лицо. «Нет, невойдет, — подумалось ему. — Ходить вокруг да около, говорить какие-тонеобязательные слова — это пожалуйста. А вот войти, сесть и выслушать — этогоне будет. А ведь тут такое дело…»

— Вилли?..

Вилли подобрался.

— Вилли, — снова произнес отец, — будьосторожен.

— «Осторожен»! — так и взвилась мать внизу. —И это все, что ты собираешься ему сказать?

— А что я ему еще скажу? — проворчал отец, ужеспускаясь по ступеням. — Он скачет, я — ползаю. Как тут равнять? Боже,иногда мне хочется… — Хлопнула входная дверь. Отец вышел на улицу.

Вилли полежал секунду и метнулся к окну. Отец так неожиданновышел в ночь. Надо предупредить его. «Не я, — думал Вилли. — Не мнегрозит опасность, не за меня надо беспокоиться. Это ты, ты сам останься, неходи! Там опасно!»

Но он не открыл окна, не крикнул. А когда все-таки выглянул,улица была пуста. Теперь — ждать. Спустя некоторое время там, внизу, вспыхнетсвет в библиотечном окне. Когда начинается наводнение, когда небесный огоньвот-вот рухнет на головы, каким славным местом становилась библиотека.Стеллажи… книги, книги. Если повезет, никто тебя там не сыщет. Да где им! Они —к тебе, а ты — в Танганьике в 98-м году, в Каире 1812-го, во Флоренции в1492-м!

«Будь осторожен…» Что отец имел в виду? Неужели онпочувствовал? Может, даже слышал шальную музыку, ходил там, возле шатров? Данет, никогда.

Вилли кинул камешек в соседнее окно. Отчетливо было слышно,как он стукнул о стекло. И… ничего. Вилли представил, как Джим сидит в темнотеи прислушивается. Он бросил еще один. Стук. Тишина. Что-то не похоже на Джима.Раньше «звяк» еще звучал в воздухе, а рама уже взлетала вверх, и появляласьголова, из которой торчали во все стороны смешки, буйство, разбойные планы одиндругого хлеще.

— Джим! Да я же знаю, что ты там!

Стук. Молчание.

«Отец в городе. Мисс Фолей — и с кем! — тожетам, — все быстрее думал Вилли. — Господи Боже, Джим, надо же срочноделать что-то!» Он швырнул последний камешек. Стук. Слышно было, какотскочивший от окна камешек упал в траву. Джим так и не появился.«Ладно», — подумал Вилли и с досадой хлопнул ладонью по подоконнику.Ладно. Он лег в кровать и вытянулся. Холодно. Неподвижно.

В аллее за домом издавна был настелен деревянный тротуар изшироченных сосновых досок. Видно, его уложили еще до того, как изобрелипротивный безответный асфальт. Еще дед Вилли, мощный, неукротимый старик, вседела которого сопровождались шумом и громом, с дюжиной других умельцев на всеруки продолжил деревянный настил футов на сорок. Дожди, солнце и ветерпотрудились над ним, и теперь доски напоминали остов какого-то доисторическогочудища.

Часы в городе пробили десять.

Лежа в постели, Вилли думал о трудах деда и ждал, когданастил заговорит. Не было еще такого, чтобы мальчишки чинно подходили к дому подорожке и звонили в дверь, вызывая друзей. Что, других способов нет? Можнобросить камешек в окно, можно желудь на крышу, можно запустить под окно приятелювоздушного змея, изобразив на нем таинственный знак. Да мало ли что! Джим сВилли не составляли исключения. Поздними вечерами, если попадалась могильнаяплита, чтобы поиграть в чехарду, или дохлая кошка, чтобы спустить на веревке вкамин какому-нибудь зануде, кто-то один из них прокрадывался под луной за дом итам плясал, как на ксилофоне, на древнем, гулком, музыкальном настиле.

Они долго настраивали тротуар. Отодрали доску «ля» ипоменяли ее местами с «фа», внесли еще кучу усовершенствований, и, наконец,дорожка зазвучала как надо. По той или иной мелодии можно было сразу догадатьсяо предстоящей ночной экспедиции. Если Джим вытанцовывал «Вниз по речке»,значит, собрался на берег, к пещерам. Если Вилли ошпаренным терьером скакал подоскам, извлекая из них подобие «Марша через Джорджию», это означало, что загородом поспели сливы, персики или яблоки и пора идти в набег.