Дороги Лола не запомнила и даже не могла бы потом сказать,долго ли они ехали. Все происходило как бы в полусне.

В полусне Лола поднялась за Антоном по лестнице, в полусне вошлаза Антоном в квартиру. Правда, Антон и сам был какой-то сонный. Он разложилскладной диван, повернулся к Лоле и спросил:

– Ну чего ты стоишь-то?

Лола все еще была в каком-то отупении и не сразу поняла,чего он от нее хочет. Антон помог ей раздеться, и она послушно, как кукла,легла рядом с ним на диван.

Едва закончив свое черное дело, Антон зевнул, перекатился направый бок и мгновенно заснул, если можно так выразиться, сном праведника,если, конечно, праведники храпят. Дело в том, что Антон периодически гулковсхрапывал и бормотал во сне что-то нечленораздельное.

Лола еще некоторое время полежала на спине, глядя в потолоки нервно покусывая губы. Этот свинтус, конечно, и не подумал о насущных нуждахсвоей партнерши, получил свое – и дрыхнуть…

Внезапно Лола расхохоталась и вскочила с дивана. Смеяласьона над собой, над своей неожиданной глупостью. Что на нее вдруг нашло? Почемуона как ненормальная потащилась за этим толстым голубоглазым эгоистом?Наверное, потому он и не подумал удовлетворить ее по-человечески, что рассудил:ты сама на мне повисла, сама этого хотела, так будь довольна тем, что получила…

Лола вспомнила сцену в офисе «Лягушки-путешественницы»,зареванную секретаршу и ненормальную брюнетку, швыряющую в клиенток предметамиобихода, и поняла, что этот упитанный парниша, всхрапывающий на диване, какпьяный бегемот, загадочным образом притягивает всех женщин, которые встречаютсяна его пути, и они ничего не могут с этим поделать, им остается толькоустраивать истерики и расцарапывать друг другу физиономии…

Неудивительно, что турфирма на грани разорения – еесотрудницам совершенно не до выполнения своих служебных обязанностей, они могутдумать только о своем равнодушном повелителе и бороться за его благосклонность.И ведь не зря брюнетка устроила Лоле такую сцену ревности – и часа не прошло,как та оказалась в постели Антона.

Да, видно, бизнесвумен нисколько не сомневалась в такомповороте событий, хорошо зная своего любезного шефа.

«Но я-то, я-то хороша! – удивлялась Лола, торопливособирая по комнате свою одежду и косясь на ворочающегося во сне Антона. –Уж всякого, кажется, повидала, профессия обязывает, а поддалась его чарам, какдурочка-первокурсница!»

Наскоро ополоснувшись и одевшись, Лола обошла квартиру,чтобы составить о хозяине хоть какое-то представление – кроме того, которое онаполучила в постели, и иметь хоть какое-то оправдание своего поведения передМаркизом.

Квартира Антона Кузовкова была типичной берлогойлюбвеобильного холостяка. Кое-как прибранная – видимо, временные подруги Антонаначинали иногда наводить здесь порядок в сомнительной надежде захомутатьхозяина, удивив его своей домовитостью, – эта квартира не носила на себеотпечатка постоянного присутствия единственной женщины, жены и хозяйки.

Зато временное присутствие многих женщин бросалось в глазана каждом шагу. Лола в самых разных углах квартиры натыкалась на забытые тюбикипомады – причем таких разных, несочетаемых оттенков, что было ясно – ими моглипользоваться только разные женщины; в неожиданных местах, от промежутка междуписьменным столом и батареей до кухонного шкафчика для продуктов, она нашла трисмятых лифчика, причем один первого номера, один третьего и один пятого; вванной нашла гребешок с застрявшими в нем светлыми волосами, а на комоде вспальне – массажную щетку с остатками черных волос, явно принадлежавшихревнивой брюнетке из офиса «Лягушки-путешественницы».

Все же самая интересная находка ожидала ее в прихожей. Лолаувидела на полу под шкафчиком для обуви рамочку с фотографией, лежащую лицевойстороной книзу. Она нагнулась и достала фотографию.

На этом снимке были изображены Антон и молодая женщина скороткими рыжими волосами. Лицо у женщины было недовольное и раздраженное. Ееличность не вызвала у Лолы никаких сомнений: это была Моника Тизенхаузен.

Рассудив, что, если фотография валяется на полу, то она,скорее всего, не нужна хозяину, Лола, воровато оглянувшись, сунула ее в своюсумочку и хотела уже ретироваться из квартиры, но в этот момент из спальнипослышался сонный голос Антона:

– Эй, ты где?

И с ней снова начали твориться те же загадочные вещи, что ив «Джоне Сильвере». Только что она думала об Антоне со сдержанной неприязнью иудивлялась тому, что пошла за ним, как дурочка, забыв все на свете, только чтоона хотела как можно скорее уйти от него и никогда больше его не видеть – ивдруг ее снова потянуло к нему как магнитом, ее окатило волной того же, чтопрежде, жаркого холода, и она двинулась на голос своего голубоглазогоповелителя, как кролик послушно идет в объятия удава.

При этом, чтобы найти себе хоть какое-то оправдание ипридать видимость смысла своему поведению, Лола подумала, что ей обязательнонужно поговорить с Антоном, разузнать у него как можно больше о его недолгойсемейной жизни и выяснить, что ему известно о судьбе Моники Тизенхаузен.

Однако все эти благие намерения так и остались тольконамерениями.

Войдя в комнату и увидев голубые глаза Антона, Лола потеряласпособность рассуждать. Ее, как прежде, охватила зябкая томительная слабость.Она застыла под взглядом Антона, ожидая, как Его Величество распорядится еесудьбой.

– Ты чего оделась-то? – с ленивым недоумениемспросил Антон. – Собралась, что ли, куда?

– Нет… Я никуда… – пролепетала Лола, с трудомсправившись с неожиданно отказавшим голосом.

– Ну, так иди сюда, – лениво проговорил Антон,гостеприимно раскрывая объятия, как удав раскрывает объятия трепещущемукролику.

Лола послушно двинулась на зов своего повелителя, торопливосбрасывая на ходу одежду.

– Это ЛОСХ, – уверенно заявил Боря Штрек, брякнувпо столу опустевшей пивной кружкой.

– Что? – не понял его Леня. – Какой лось?

– Да не лось, – поморщился Боря, – серый тыЛеонид, как соцреалист в третьем поколении! Не лось, а ЛОСХ – Ленинградскоеотделение Союза художников на Большой Морской. Отделение давно уже не Ленинградское,а Санкт-Петербургское, но все его так по старой памяти и называют ЛОСХом. Аэто, на снимке у тебя – Белая гостиная ЛОСХа, такой выставочный зал. У них, сампонимаешь, денег негусто, вот они и сдают свои залы под всякие сомнительныепсевдохудожественные выставки, преимущественно эротического характера.

Прилетев в родной Петербург, Леня Маркиз задумался, с чегоначать поиски таинственной немецкой миллионерши, и решил, что для началанепременно нужно узнать, где именно была сделана та единственная фотография, скоторой начались сомнения в ее, миллионершиной, преждевременной кончине.

Будучи жуликом высокого полета и занимаясь своим благороднымделом в таком культурном центре, как Петербург, Леня волей-неволей сталкивалсяс разного рода экспертами, галерейщиками, держателями и устроителями выставок,торговцами живописью и графикой разной степени честности. Одним из них и былБоря Штрек, когда-то неплохой, подающий надежды живописец, позднеепереключившийся в поисках более легких заработков на изготовление копий картинхудожников-авангардистов двадцатого века. Боря знал в городе все и всех инаверняка должен был узнать запечатленный на снимке выставочный зал.