"Что ж ты делаешь, оглоед? — рявкнул внутриостерегающий голос, олицетворяющий здравый смысл. — Побудешьблагородненьким, дашь ей, фигурально выражаясь, вольную — а потом опятьпоявится Пашка и запустит цирк по новой.

Но ведь с Пашкой можно потолковать по-мужски. Или…

А почему, собственно, эта мысль должна выглядеть чем-тозаведомо неприемлемым? Пашка сам говорил, что всерьез собирается с нейразвестись, когда предлагал не церемониться и преспокойно иметь Катю. когдазахочется и как захочется, в его голосе не было ни сожаления, ни ревности. Ниследа подобною. Ее вовсе не придется отбивать, уводть. Она будет свободна… нокак ей объяснить? А может, ничего не объяснять? Появиться однажды в своемподлинном обличье? Еще не факт, правда. что она решится, согласится…

Кира. — вспомнил он с виноватым укором. — Ох,Кира… А что — Кира? В конце-то концов, перед самим собой лукавить не стоит, этоподвешенное состояние уже давно встало поперек горла — и ее затянувшиесяколебания, и капризы… В конце-то концов, случалось подобное в мировой практике.Все знают великую пьесу Шекспира о юных влюбленных, но мало кто помнит, что довстречи с Джульеттой у Ромео была, выражаясь языком современной молодежи,закадренная герла. Постоянная подруга. О которой он во мгновение ока забыл иникогда уже не вспоминал — Джульетта сразила его, как солнечный удар. Какмолния. Это — жизнь, так случается. И ничего нельзя с собой поделать. Катя.Катенька".

Катины губы скользнули по груди, переместились ниже. Онадобросовестно пыталась помочь, окрыленная к тому же неожиданным известием озакрытии театра…

Именно это его и остановило — как ни туманилась голова, нехотелось получать это исключительно в благодарность за отмену бездарныхэротических пьесок… Петр насколько мог мягче отстранил ее голову:

— Катенька, не стоит сегодня. Я и в самом деле что-топодустал. На природу бы, с костерком и лесным воздухом…

— Ох, Савельев… — шепнула она с явственным счастливымпридыханием. — Сдается, тебя и в самом деле крепко приложило головушкой,если ты начал мечтать о вылазке на природу. Давно я за тобой не замечала такихжеланий… Ну что ты надулся? Я шутя.

Он не надулся — просто-напросто обнаружил, что мимоходомдопустил очередной прокол, вновь побыл собой, а не Пашкой, и в самом деленикогда не любившим особенно пикники на природе. Но не скажешь же ей правду…

— Вот видишь, Катюш, — произнес он насколько могмягче. — Достаточно хорошенько треснуться башкой, чтобы пробудилисьсовершенно вроде бы несвойственные желания…

— Уж это точно. Даже Реджик заметил, что ты изменился…

— В лучшую сторону, надеюсь? — спросил оннапряженно.

Катя тихонько засмеялась, прижимаясь к нему, щекоча щекупышными волосами:

— Пашка, как мне хочется верить, что — в лучшую…

«Никому не отдам, — подумал он, цепенея от нежности,осторожно водя кончиками пальцев по нежной коже. — Даже Пашке. Имею яправо на простое человеческое счастье после всего пережитого? Когда ревелатолпа и взлетали в воздух отрубленные человечьи головы, а в автоматах не былони единого патрона, потому что так порешили чьи-то изувеченные перестройкоймозги, когда лежал на окраине городка с вывихнутой ногой, а машина, сверкаяфарами, разворачивалась, чтобы раздавить окончательно, когда… Неужели послевсего, что довелось пережить, не смилуются высшие силы, как их там ни именуй,не выделят кусочек счастья? И за Рагимова, и за всех остальных…»

При гревшаяся в его объятиях Катя неожиданно вздохнула.

— Что? — встрепенулся он.

— Просто подумала, как мало нужно, чтобы вновьпочувствовать себя счастливой, — призналась она. — Господи,примитивно-то как — не удержал машину на дороге, треснулся головой — и все водин волшебный миг изменилось… Паша, нехорошо так говорить, но лучше бы это утебя подольше не проходило…

— Не пройдет, — заверил он, легонько отстраняяпальцами жесткую дурацкую мешковину, мешавшую ощущать ее тело так, как этогохотелось.

— Паша…

— Да?

— А «фотостудия»?

— Ликвидируем заодно, — наугад ляпнул он.

Но, похоже, угодил в точку — Катя лишь потерлась щекой о егоплечо, удовлетворенно вздохнула. Еще и «фотостудия», надо же. Положительно, таки тянет потолковать с Пашкой по-мужски…

— Паш…

— Да?

— Ты извини, что я так уж расхрабрилась и обнаглела…

— Брось. Сегодня такой вечер — исполнение твоихжеланий. Я серьезно.

— Может, поговоришь тогда с Митькой?

— С Елагиным?

— Ну, а с кем же.

— А что он?

— По-моему, он что-то такое возомнил. После «Палача».Норовит все прикоснуться, как бы нечаянно, руку положить… причем, что самоетягостное, почему-то непременно на публике. Как бы не начали болтать глупости.В самом деле, Паша, почему-то это на него находит именно в присутствиипосторонних глаз. Я его никогда не считала сдвинутым, но это вовсе не моифантазии, он становится навязчивым…

— Мозги легонько поплыли у мальчишечки, —поразмыслив, сказал Петр. — Сколько раз он у нас палача-то изображал?

— Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ…

«Сукины вы дети, — подумал Петр. — И Митя, иПашка. Это что же получается? Отталкиваясь от того, чему был свидетелем, от„Колючей проволоки“, не так уж трудно догадаться, что представляет собой„Палач“. Из той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью…. Этоизвращением попахивает, Паша».

— Поговорю, — заверил он. — Сумею объяснить,что игры кончились. Э, нет!

— он решительно отстранил ее ладонь, только чтосовершившую весьма даже игривые поползновения.

— Паша, — лукаво прошептала она. — А ведькрепнет содружество трудящихся, я успела почувствовать… Угум?

— Нет, — сказал он, сделав над собой героическоеусилие. — Что-то там и впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения,что вы, Екатерина, хотите меня вульгарно отблагодарить. За изменения в грядущейжизни. А голая благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру…

— И голая супруга тебе не нужна? —поинтересовалась она уже совершенно спокойным, завлекающим голосом.

— Сказал же, не нужно мне благодарностев, —фыркнул он. — При других обстоятельствах, когда все будет естественно и неотягощено комплексом благодарности… Милости просим.

— Ловлю на слове, Павел Иванович… — дразнящим шепотомсообщила она на ухо.

…Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатомчасу ночи, он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно.Некий рубеж был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить сКатей под одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр ивесел.