– Не только, – качнул головой Отрепьев. –Видишь ли, его внучка Манюня – моя прежняя полюбовница. Да и ныне меня своеймилостью жалует, отказа у ней не знал – да и знать, верю, не буду никогда. Устарика она одна родня осталась, ради ее блага он себя на куски даст изрезать.Поэтому он мне предан так, как никому другому предан не будет. Даже тебе.

– Зачем пришел? – с ненавистью спросил Филарет,вырывая руку из его холодных, влажных пальцев. – Убить меня? Весь наш родпод корень свел – и меня решил прикончить?

– Ну сам посуди, – качнул головой Гришка, –за что меня коришь? Не я ваш род свел – вы Годунову поперек горла много лет стояли,он на вас давно зубы точил, вот и схватился за мало-малейший повод с вамирасправиться. Не мой извет [14], так другой предлог к сему нашелся бы, а то ибез всякого предлога обошелся бы наш Борис Федорович. Разве не так?

Правда в его словах, конечно, была. Романовы давно ходили поострию ножа, беспрестанно раздражая Годунова фамильной гордыней.

– А убивать тебя у меня и в мыслях нету, –продолжил Гришка. – Зачем? Ты мне нужен… как и я тебе.

– Ты?! Ты мне нужен? – с издевкой воскликнулФиларет. – Это на что же, позволь тебя спросить? Какая у меня в тебе можетбыть надобность?

– Да очень простая, – пожал плечами Гришка. –Шуйского с престола сковырнуть. Или, может, ошибся я, и ты больно рад, что ондо власти дорвался и вцепился в нее руками и ногами, присосался, аки паук кмухе?

Мгновение Филарет смотрел на него молча, потом провел рукойпо лицу, перевел дух… Наверное, для кого-то постороннего это прозвучало бынелепо, даже дико, однако же Филарет почувствовал что-то вроде облегчения. Сэтим человеком не надо притворяться, говорить намеками, иносказаниями, с нимможно быть самим собой. Он все понимает с полуслова. В чем-то незваный гость иФиларет – два сапога пара…

Конечно, этот Гришка Отрепьев предатель и убийца, достойныйотмщения, – однако месть долго ждала, может еще погодить. Сейчас важнеедругое.

– Не рад я Шуйскому, – кивнул Филарет, – чтоверно, то верно. Однако все же в толк не возьму, ты чем моему горю пособитьможешь.

Гришка медленно жевал хлебную горбушку, изредка обмакивая еев мед, запивая крепчайшим травником, словно простой водой. На Матвеичевыразносолы он и не глядел. Значит, был неприхотлив в еде и весьма крепок ввыпивке.

– На днях шлялся я по Красной площади, –неразборчиво пробормотал гость. – Видал на Лобном месте бабу какую-то имужика. Они крест целовали, мол, кровные мы Гришке Отрепьеву – сиречь бывшемуцарю Димитрию, самозванцу. Баба-де мать его, мужик – брательник. Тошно мнестало на лжу такую глядеть.

– Отчего ты знаешь, что это ложь? – не удержалсяот злоехидства Филарет. – Неужто на Отрепьевых обиделся?

– Не, это не Отрепьевы, – мотнул головойгость. – Они уж давно на том свете.

– Померли? Неужто всех Бог прибрал? Всех доединого? – удивился Филарет, смутно помнивший, что в семье Нелидовых былакуча ребятни мал мала меньше.

– Всех до единого, – кивнул гость. – Вдобавокв одночасье. Вот беда какая.

– И впрямь беда, – посочувствовал Филарет. –И как же это вышло? Мор напал? Или злые люди порешили?

– Пожар сподеялся, – пояснил Юшка. – Разомдом занялся, никто не выскочил. Даже и на помощь позвать не успели: кто в дымуне задохнулся, того придавило. Домишко-то старый, одно название, что усадьба. Стропиланасквозь прогнили – крыша сразу и рухнула.

Филарет призадумался. Откуда ему известны такиеподробности?.. Покосился на Отрепьева – и перехватил его усмешливый взгляд.

– Боже, Господи! – проронил, холодея. –Неужели?..

– А как ты думал? – сделал простодушное лицогость. – Неужели ж я стану ждать, пока Шубник до той старинной историидокопается и с подлинных Отрепьевых пыль стряхнет? Или еще кто начнет про менябасни плести? Знаю, как легко сие делается: сам под именем Варлаама Яцкоготакие словесные бусы нанизывал, что до сих пор вспомнить приятно. Не-ет, япредпочитаю опережать события. А для этого мне нужны только такие люди, кто вомне узнает меня истинного – царевича Димитрия, а не какого-то там сынадворянского безродного! Вот такие, как ты.

Несмотря на страх, Филарет не смог сдержать возмущения:

– Да в уме ли ты? Каков мне прок?..

И осекся. Но Гришка уже кривил рот в своей щербатой ухмылке:

– Люблю за прямоту, люблю! Какой прок, говоришь?Правильный вопрос! При Василии Ивановиче тебе так и прозябать в Ростовскоймитрополии до скончания веков, а вот при мне… патриархом всей России станешь,вторым после меня человеком. Коли детей мне Бог не даст, сына твоегонаследником престола назову!

– Ты уж о детях мечтаешь? – хмыкнулФиларет. – И с кем заделать их намерился? С внучкой моего Матвеича, сэтой, как ее там… с Манюней? Или женат на другой?

– Эва сказал, с Манюней! – пренебрежительноотмахнулся Гришка. – Хотя она, конечно, баба добрая и за меня в огонь иводу, да только какая с Манюни царица? Нет, она свое место знает. К тому жразве тебе не ведомо, что царь Димитрий уже женат? На Марине Юрьевне женат иповенчан с ней по нашему православному обряду? И другой жены мне не надобно.

– Погоди, – всерьез озадачился Филарет. – Тычто же, и впрямь задумал на его место заступить? А я-то решил, ты все сызнованачать собираешься.

– Была такая дума, – признался Отрепьев. – Дахлопотное это дело. Все снова-здорово заводить, опять углицкую байку ворошить,опять инокиню Марфу к ответу призывать… А тут из Путивля уже весть прошла –жив-де я. Слышал небось?