Дорога казалась бесконечной. То и дело троицу останавливали тыловые дозоры растянутого вдоль границы 95-го полка, смотрели документы, косились недоверчиво, но пропускали. Только на 8-й заставе гостям были искренне рады, накормили, даже предложили выпить, но те отказались. Розенблюм же и здесь утешился лишь отпиской начальника заставы.

К Угловой подбирались по тропе, подсказанной политруком заставы. Тянулась она вдоль широкого порожистого ручья, больше походившего на небольшую горную речку. Последние километры давались особенно тяжело. Уже на самом подходе к высоте пришлось переходить ручей вброд. Большая округлая сопка, усыпанная светло-желтыми пятнами ягелевой поросли, уже всецело закрывала горизонт своей могучей фигурой, но ноги до того устали от дальней дороги, что идти до нее, казалось, предстояло еще целую вечность. Издали высота выглядела абсолютно безлюдной. Ни движения, ни костров, лишь сплошь усеянная следами сапог широкая тропа, да едва слышный запах горелого дерева, по-видимому, из печных труб полевых кухонь и палаточных буржуек, верно указывали на присутствие в этих местах людей.

Мускулистый монолит углового ДОТа поражал своими впечатляющими размерами и больше походил на небольшую крепость. Еще один каменно-бетонный богатырь виднелся на северном склоне.

В левую сторону от накатанной техникой и повозками дороги, куда вышел Алексей со своими спутниками после форсирования ручья, уходила вверх по крутому склону хорошо протоптанная тропа, которая и вела к первому на их пути сооружению. Троица свернула на нее. По приближении к вершине сопки все явственней стали просматриваться множество окопов, сложенных из все того же камня. Вызывая у путников неприятное чувство собственной уязвимости, грозно смотрели на них дула пулеметов, торчащие из темных бойниц ДОТа.

– Снаряд! – послышался вдруг голос откуда-то сверху.

Речкин замер, остановив жестом руки своих подопечных.

– Снаряд! – вновь донеслось до них.

Суетливо всматриваясь вверх, Алексей, наконец, рассмотрел бойца, который лежал в одном из каменных окопов, примыкающих к ДОТу. Темное дуло выставленной винтовки смотрело точно на Речкина.

Алексей смекнул. «Снаряд» – это был пароль на текущие сутки.

– Севастополь! – выпалил он в ответ как можно громче.

– Проходите! – Боец поднялся во весь рост и привычным движением закинул винтовку за плечо.

Все трое, ускорив шаг, устремились вверх по тропе.

Наконец, они оказались прямо перед ДОТом. Речкина, Розенблюма и бойца с тубусом встретили двое солдат, которые уютно разместились на подстеленных плащ-накидках в каменном окопчике. Оба плосколицые, с раскосыми азиатскими глазами, маленькие, щуплые в больших, не по размеру, шинелях.

– Здравия желаю! – приветливо заулыбался один из них, отчего его глаза сузились до толщины швейной нити. – А разрешите ваши документы!

Второй боец-азиат хранил молчание и отрешенную суровость вида. Казалось, он даже не понимает, что происходит и о чем идет речь.

Речкин коротко кивнул и достал из нагрудного кармана гимнастерки зеленую книжку – удостоверение личности. Протянули свои документы и Розенблюм с ассистентом.

Боец благодарно кивнул, бегло осмотрел документы и вернул их хозяевам.

Речкину доводилось и раньше сталкиваться с представителями Средней Азии. Когда он служил на границе с Эстонией, на его заставе были двое совершенно однолицых якутов. Невысокие, худощавые, порой вспыльчивые, но в целом очень трудолюбивые, приветливые и услужливые. И этот здешний азиат походил на тех двух не только манерой общения, интонацией и даже высоким тембром голоса, но и, казалось, был почти неотличим от них внешне. Второй же сильно выделялся тучностью фигуры и соответственно округлостью физиономии.

– А вы к кому? – не спуская с лица улыбки, поинтересовался азиат.

– А кто здесь самый старший? – убирая удостоверение обратно в карман, спросил в ответ Алексей.

– Вообще, комбат, но редко появляется! Командир роты в основном здесь бывает!

– Ну, вот, значит, к нему! Он где сейчас?

– Вообще, отходил вроде… – растерянно развел руками азиат, чуть не обронив с плеча винтовку. – Вы поднимайтесь на самый вверх, там НП! Увидите палатку большую! Если музыка играет – значит, вернулся!

– Музыка? – недоуменно сдвинул брови Речкин.

– Да! Музыка! – кивнул боец, поддернув за ремень винтовку плотнее к плечу. – Комполка запретил пластинку включать! Солдатики боятся! А ротный придет – обязательно включит! Он у нас смелый, никого не боится!

– Ну, спасибо! – улыбнулся Алексей, украдкой еще раз покосился на второго азиата, что продолжал хранить молчание, и, с отвращением взглянув на своих подопечных, махнул рукой: – Пойдемте дальше, товарищи вы мои ненаглядные, чтоб вас черти на том свете жарили!

Превозмогая сковавшую ноги усталость, все трое вскарабкались по камням на самую верхотуру. Рельеф здесь выравнивался, образуя некое скальное плато с многочисленными выступами и расщелинами.

Несмотря на полное безветрие, что преследовало троицу всю дорогу, не давая покоя от назойливых комаров, здесь, на самой вершине Угловой, воздух все же колыхнулся и гулял теплой, бархатистой волной средь тысячелетних камней, приятно лаская покрытые потом лица.

Вместе с дуновением ветра донеслись и отдаленные звуки какой-то знакомой мелодии. Речкин смекнул, что ротный на высоте, и повел своих ненавистных попутчиков прямо туда, откуда слышалась эта знакомая музыка.

На вершине сопки солдатская жизнь кипела. Все чаще встречались каменные укрепления. Они образовывали защищенные ходы сообщений, которые разветвлялись по множественным огневым точкам. По краям вершины, с каждой стороны света, были выложены из крупного камня мощные наблюдательные пункты, в которых дежурили бойцы. По пути встретилось даже место, оборудованное под небольшой загон для лошадей. Это была глубокая ниша в скале, скорее искусственная, чем естественная, перекрытая сверху навесом. В ней, стоя на привязи, устало фыркали кони, отгоняя пышными хвостами мошкару.

Попался по дороге и деревянный геодезический знак, который, по-видимому, специально свалили набок для дезориентировки противника.

Вид вокруг был восхитителен! Не только не привыкшие к подобным пейзажам Розенблюм и его помощник, но и сам Речкин были просто поражены его великолепием! Местность просматривалась во все стороны на многие километры и представлялась наглядной как подробная карта в сиянии яркого солнечного света! Потрясающий своей красотой край застывших в безветрии озерных зеркал и множества словно вылепленных руками талантливого творца сопок уходил в бесконечность, растворяясь в дымке теплого летнего дня.

Пехотинцы на высоте с нескрываемым интересом рассматривали явившуюся к ним, в самое поднебесье, троицу. Таращили из-под срезов касок и сбитых набекрень пилоток полные праздного любопытства глаза, о чем-то перешептывались. Речкин мысленно отметил то примечательное обстоятельство, что почти все бойцы, как и те двое из дозора, были азиатских кровей. Невольно вспомнилось распространенное в училище погранвойск НКВД мнение, что в пехоту «берут всех подряд».