А звуки знакомой песни были все ближе и ближе. Уже совсем рядом слышался размеренный, приятный, вкрадчивый баритон Георгия Виноградова:

«…Счастье мое! Посмотри, наша юность цветет!..»

Эта песня невольно навевала свежие воспоминания о недавнем пребывании в Мурманске. Именно там, во время вечерней прогулки в последний предвоенный день, Алексей слышал ее. Дню тому срока давности не было и недели, а теперь казалось, что прошла вечность…

«…Сколько любви и веселья вокруг!..» – мысленно подхватил Речкин ненавязчиво осевшие в памяти простые слова.

Наконец, все трое оказались возле большой палатки. Поставлена она была основательно, с грунтовой обваловкой, глубоко вбитыми кольями, из крыши торчала тронутая ржавчиной узкая труба «буржуйки». На входе стоял боец славянской внешности, с винтовкой на плече.

– Ротный у себя? – в сотый раз протирая рукавом гимнастерки блестящий от пота лоб, спросил Речкин.

Командир роты был на месте. Боец, как ему и полагалось, проверил у прибывших документы, после чего впустил их в палатку.

Обставлена палатка была по-походному обстоятельно, но без излишеств. Несколько колонн каких-то деревянных ящиков возвышались под самую крышу слева от входа, там же стоял патефон, поблескивая черным глянцем крутящейся пластинки. У задней стены томилась без дела «буржуйка», на которой стоял слегка подкопченный алюминиевый чайник. По обе стороны от «буржуйки», в углах, размещалось по раскладной скамейке, которые были накрыты солдатскими шинелями. Слева, по центру палатки, стояла рация, раскладной стол, уставленный стройным рядом телефонов прямой линии. Точно напротив находился другой такой же стол, загроможденный кипой каких-то бумаг, папок и различными канцелярскими принадлежностями. На каждый стол приходилось по плошке, которые устремили вверх алые языки пламени. Кроме того, у дальней стены светила большая керосиновая лампа, подвешенная под самой крышей на специальном крючке. В целом этого освещения вполне хватало для палатки.

За столом с бумагами сидели двое. Один, в пилотке, с треугольниками сержанта в петлицах и красной повязкой дежурного по батальону, что-то старательно записывал в раскрытую книгу, второй – с кубарями младшего лейтенанта внимательно следил за его рукой. Они не сразу обратили внимание на вошедших, решив, видимо, что это кто-то из своих.

– День добрый! – несколько помявшись у входа, громко поздоровался Алексей.

Сержант с повязкой, увидев незнакомого лейтенанта, хотел было вскочить с табурета, но был остановлен рукой младлея.

Офицер не спеша поднялся и сделал шаг навстречу гостям, недоуменно осматривая их.

– Кто такие будете? – наморщил он свой крупный, с залысинами, лоб.

– А это, видимо, товарищи из штаба дивизии… По медицинскому вопросу! – услужливо поспешил опередить гостей сержант. – Я вам докладывал утром.

– Федя, – недовольно глянул на дежурного младший лейтенант, – у тебя дело есть? Вот и работай! Без тебя разберусь!

– Ваш дежурный прав, – ответил Речкин. – Вот, товарищ военфельдшер с бойцом из штаба 14-й дивизии, задание у них – занятие провести, а я сопроводить их к вам направлен. Речкин моя фамилия, лейтенант Речкин. Помощник начальника 7-й заставы.

– Командир пятой роты младший лейтенант Титов! – засиял ротный дружелюбной улыбкой, протянув Алексею широкую, крепкую ладонь. – Помню-помню… Звонили по вам! Проходите, гости дорогие!

Без фуражки, с расстегнутой верхней пуговицей гимнастерки, обнажающей несвежий подворотничок, этот невысокий, но коренастый парень, лет двадцати пяти на вид, больше походил на казарменного хулигана, нежели на командира роты.

– Это КП нашего батальона, ну и по совместительству моей роты! – обвел глазами помещение Титов, уткнув руки в бока.

– А где комбат? – поинтересовался Алексей, пройдя в центр палатки.

– Еще днем убыл на высоту 204. У нас там первая линия ДОТов. Прям у самой границы! – Титов указал ладонью на несколько армейских табуретов, что стояли возле стола с телефонами: – Присаживайтесь сюда, ноги-то, поди, гудят с дороги!

Речкин и Розенблюм присели, а боец с тубусом, которому табурета не хватило, сел на лавку, покрытую солдатской шинелью.

Голос ротного был звучный и твердый, настоящий командирский. Он говорил решительно, но спокойно. Такого человека непроизвольно хотелось слушать и слушаться.

– Комбат там себе НП оборудовал, в одном из ДОТов, на самом передке, так сказать! – Титов шагнул к дежурному и слегка хлопнул его по плечу: – Так, Федька, оставь пока дела и дуй на кухню, возьми компота! Только холодного возьми, да пусть повар не жмется!

Сержант вскочил с табурета и быстро удалился из палатки.

– Валяй, военфельдшер, что там у тебя за дела ко мне! – махнул рукой Титов, присев на место дежурного лицом к гостям.

Дальше последовал долгий и нудный рассказ Розенблюма о цели его визита и крайней необходимости проведения занятий по оказанию первой помощи раненым в подразделениях. Говорил военфельдшер таким голосом и с такой интонацией, что речь его больше походила на попрошайничество. Но, как ни странно, на молодого командира роты она оказала именно то воздействие, результата которого так долго ждал Розенблюм. Выклянчил.

Вдоль линии границы действительно не было опытных санитаров. 75-й медсанбат – единственное профилированное подразделение медицинской помощи на всем укрепрайоне находился в Титовке, добраться до которой, в случае ранения кого-то из личного состава, под обстрелом, по сопкам, болотам, да ручьям, с пострадавшим на руках – дело непростое, а при тяжелых ранах и вовсе не выполнимое.

Конечно, это занятие, проведенное молодым военфельдшером, было лишь скромной лептой в деле спасения жизней, но если бы оно помогло вытащить с того света хотя бы одного солдата!.. Одного! Тогда б оно стоило и потраченного Речкиным златовесного времени, и отрыва бойцов от их рутинных дел.

Алексея даже больно кольнуло под сердцем, что не смогли провести это занятие и у него на заставе. Но он быстро успокоился. На то были веские причины…

Розенблюм проводил занятие на восточном склоне Угловой. Этот восточный склон лежал со стороны, противоположной границе, и был скрыт от глаз неприятеля. Именно поэтому он был усыпан многочисленными постройками. Средь скальных выступов, величавых валунов, пологих ярусов, покрытых мхом и редким, мелким ивняком, находились хозяйственные времянки, склады, полевая кухня, палатки и навесы для размещения солдат. Военфельдшер развесил плакаты, принесенные в тубусе, прямо на камнях и прыгал от одного плаката к другому словно воробей. Бойцы, свободные от нарядов и несения дежурств на наблюдательных пунктах, коих набралось человек семьдесят, расселись прямо на каменистой почве, подстелив под себя шинели.

– Слушайте, ребята! – приобнял по-дружески за плечи своих новых знакомых Титов, когда занятие было закончено, и бойцы разошлись по своим местам. – Время уже позднее, оставайтесь у меня! К тому же слыхали про запрет из штаба армии на передвижения вдоль границы ночью, а тем более одиночные?