— Замуж вышли, супруг за границей, а вы к российскимберезам?

— Точно. Просто у меня какое-то стойкое неприятиезаграницы, боюсь с тоски умереть, не годный я для эмиграции человек.

— Вы здорово изменились, — покачал он головойвроде бы с досадой. — Не узнать. Замужество на пользу пошло?

— Еще как. Ничто не красит женщину больше, чемнастоящая любовь.

— Как же вы с такой любовью да врозь?

— Работа у мужчин всегда на первом месте, приходитсяпроявлять понимание.

Мы внимательно смотрели друг на друга. Не знаю, чтовысмотрел он, а вот я — все, что хотела. И порадовалась. Боязнь, что с Орловымпридется говорить долго, убеждать да уговаривать, разом исчезла. Заготовленнаяречь показалась смехотворной. Орлов был циником, причем убежденным, взаконность верил, как я в обещания рекламы, а слово «справедливость» вызывало унего веселое фырканье. Бандитов он ненавидел зло и упорно по давней ментовскойпривычке и считал вполне искренне, что их следует вешать на фонарных столбах.Например, вдоль проспекта. Ночью взяли, утром повесили, а рядом их адвокатов,чтоб всякую сволочь не защищали. Висели бы они на фонарях на радость честнымлюдям и для острастки всякой швали.

Таких дельных идей в его голове отыскалось много. Людей субеждениями я всегда уважала, может, потому, что своих не имела. Помимо этихмыслей, его занимало еще кое-что, а именно карьера. Орлов перешагнулсорокалетний рубеж, звезд с неба не хватал, ментовская зарплата вгоняла втоску, а постоянные нагоняи от начальства раздражали. Все чаще он с отчаяниемдумал, что большие чины не предвидятся, знакомств нужных нет, а талантами неблещет, значит, вскорости выйдет он на пенсию, унизительную в силу мизерностисуммы, и пойдет куда-нибудь охранником или, того хуже, сторожем. И будет доконца жизни считать копейки, ходить под начальством да слушать упреки жены.

Как видно, мои пристальные взгляды его немного смутили,Орлов криво усмехнулся, устроился поудобнее в кресле и сказал:

— Что ж, я весь внимание…

— Не надеетесь ли вы услышать захватывающийрассказ? — в ответ усмехнулась я. — Я ведь просто хотела возобновитьзнакомство… справиться о здоровье вашем, ну и поблагодарить за то, что два годаназад вы отнеслись ко мне с душевной теплотой.

— И только-то? — усомнился он, а я засмеялась.

— Нет, конечно. У меня есть предложение: давайтеобъединим усилия, будем бороться с преступностью и одновременно делать вашукарьеру. Выйдете на пенсию генералом. Как вам такая перспектива? Вдохновляет?

— Перспектива радужная, ничего не скажешь, —развеселился он. — Но генералов за просто так не дают.

— А вам не за просто так, вам дадут за доблесть вборьбе с организованной преступностью. Три-четыре удачных дельца каждый месяц,таких, например, как вчерашнее, — и на очередную звездочку можнорассчитывать. Или у вас тоже бардак и звездочки за доблесть не положено?

— Бог миловал, — вздохнул он, посверлил менявзглядом и спросил:

— Вы это серьезно? Я не звездочки имею в виду, а вашуосведомленность.

— Вы сами могли убедиться в моей осведомленности, развенет?

— Смог, Варвара…

— Можно без отчества, — перебила я. — Девушкая молодая, так что не обидите.

— Варя… надеюсь, вы отдаете себе отчет…

— Конечно, — опять перебила я. — Вы ж знаете,я ученая, по-глупому на рожон не полезу…

— Думаете в одиночку осилить бандитов?

— Почему в одиночку? — обиделась я. — А вы? Апрокуратура? Нет, в одиночку я бы не стала…

— И как вы надеетесь получать сведения, ведь речь идетименно об этом, да?

— Это, извините, мое дело. Ваше — бандитов и жуликоварестовывать.

— Арестовать я всегда рад, если повод есть. Ну изасадить надолго тоже, было бы за что… Много у нас в городе всякой дряниразвелось. Но…

— Евгений Петрович, — развела я руками. —Опять вы за свое? Я подставляться не собираюсь, а вы человек умный, придумаете,что своим рассказать… по непроверенным данным, и все такое. Может, я выражаюсьне правильно, извините. Знания у меня о вашей работе исключительно книжные, давот беда: детективы не люблю, так что даже с этими знаниями туго. Но вчера навашу работу смотреть было приятно, хоть и не дали полюбоваться вдоволь:прогнали. А жаль, очень впечатляло.

— Значит, вы еще и проверить решили, как мысработаем? — покачал он головой.

— И вовсе не проверить. Любопытство одолело.

— Черта извинительная… — Орлов поразмышлял и вновьпринялся меня увещевать, но уже больше для вида:

— Вы стали женщиной редкой красоты и к чужим секретамдоступ имеете, из этого я делаю вывод: есть у вас друг, который любит делитьсяс вами секретами. По опыту знаю, такие долго не живут. У преступниковконтрразведка отлажена будь здоров, вашего мальчика, каким бы хитрецом он нибыл, в конце концов вычислят, а он и вас за собой потянет. Что дальше, вы самихорошо знаете. Могу только добавить: второй раз вам вряд ли повезет. В томсмысле, чтобы выжить.

— Странный вы человек, — обиделась я. —Женщина жаждет послужить правосудию, а вы ее отговариваете…

— Не отговариваю, а предостерегаю, — усмехнулсяон. — Обязан, между прочим.

— Ну вот, а я в книжках читала, вы народ вербуете,чтобы на вас работали. Вроде бы даже деньги платите. А я из идейных побуждений…

— Хорошо, — хохотнул он. — А чего вы хотитеот меня? Неужто одни идеи и никакого интереса?

— Есть интерес, каюсь. Обмен информацией. Кое-какиесведения о ваших подопечных, только то, что способно помочь в моей работе. Каквидите, ничего особенного не прошу. Что ж, по рукам?

К этому моменту в голове Орлова бродило множество мыслей,суть их сводилась к следующему: «Девка вообразила себя Матой Хари, ну и черт сней, пусть выпендривается. Мне от этого вреда никакого. О ней можнопомалкивать, если узнает что путное — явная польза, а сгорит, что ж… япредупреждал».

— Соглашайтесь, — засмеялась я. — Непожалеете. Опять же, вы ничем не рискуете, а генералом, может, и станете, чемчерт не шутит, когда Бог спит.

И мы ударили по рукам. Явился Док, принес коньяк, кое-какойзакуски, и мы втроем усидели бутылочку, разговаривая мирно и с интересом, всебольше о криминальной обстановке в городе. Она внушала печаль органам и тревогугражданам.