Поначалу он не поверил и даже начал гневаться. ВоспитанАркадий Михайлович был дурно, его словарный запас удручал, и я повесила трубку.Позвонила через час, надеясь, что он к этому моменту уже успокоился. Он нетолько успокоился, но и начал действовать и, как видно, обнаружил нечто, чтонаводило на мысль о том, что сказанное мною — не такая уж глупость. Я подробнопосвятила его в план чужой операции, он слушал внимательно и, надо полагать,печалился, так как речь шла о близком друге и соратнике. В конце беседыспросил:

— Кто ты?

А я ответила:

— Если подружимся, скоро узнаете.

Договорились, что я позвоню на следующий день. Я позвонилапосле полудня с одного из московских вокзалов. Трубку снял сам АркадийМихайлович.

— Здравствуйте, — поздоровалась я ипоинтересовалась:

— Как наши дела?

— Слушай, кто ты? — с легким подхалимством спросилон, очень уж его разбирало. Даже по голосу чувствовалось: он доволен и заинтригован.

— И все-таки, — хохотнула я, — как там нашидела, точнее, ваши денежки?

— Отлично.

— Выходит, премию я заслужила?

— Само собой. Приезжай.

— Куда? — развеселилась я.

— А куда скажешь. Хочешь, ко мне…

Вот к нему я точно не хотела.

— Вы мне очень симпатичны, но я от природы застенчива ине люблю торопиться. Поэтому пусть кто-нибудь из ваших мальчиков подъедет кодному вокзальчику и оставит деньги в ячейке камеры хранения. Номер я скажу. Иочень прошу: не спешите со мной встретиться сегодня. Дама я боязливая, спугнете— больше не появлюсь. А верных друзей, даже и за десять процентов, у вас не такуж много.

— Скажи, как звать-то? — засмеялся он, а яответила:

— Варвара, — потому как ничего опасного в этом неусмотрела.

— Ладно, Варвара. Говори, куда парня послать. Купи себена эти бабки шмоток и заезжай в гости. Очень мне любопытно на тебя взглянуть.

«Много вас, любопытных», — мысленно проворчала я, авслух произнесла:

— Успеете наглядеться, еще и надоем.

В общем, расстались мы по-доброму.

Парень должен был подъехать через полчаса. Док занял позициюв глубине зала, читал газету и по сторонам поглядывал. Дешевый спортивныйкостюмчик, ветровка, кеды, рюкзачок, кепка — вид самый что ни на естьподходящий: стоит себе человек, ждет электричку. Я отправилась к машине иоблачилась в синий рабочий халат, тапки на резиновой подошве и косынку. Косынкунахлобучила на самые брови и вдобавок нацепила очки в уродливой оправе, провелаладонью по капоту машины, а потом по своему лицу: необыкновенную красоту следовалозамаскировать, то есть замазать.

В таком виде я должна сойти за уборщицу, правда, прихватитьведро со шваброй я не решилась, дабы, случайно столкнувшись с настоящейуборщицей, не вызвать подозрений. Через двадцать минут я возникла в зале, делаявид, что активно интересуюсь пустыми бутылками. Док незаметно кивнул мне,значит, ничего подозрительного не заметил.

Точно через полчаса появился парень, по виду самый что ни наесть обыкновенный, с пакетом в руках. Прошел к указанному месту и через две минутыудалился. Я приблизилась и проводила его до двери. Ничего похожего на засаду. Внекотором удивлении я опустилась на скамью и немного подождала. АркадийМихайлович честно сдержал данное слово.

Я кивнула, Док отправился за деньгами, и встретились мы черездесять минут уже в машине. Док завел мотор и полетел, как угорелый, все ещеопасаясь погони, а я сунула нос в пакет. Пачки денег, перетянутые краснымирезиночками, выглядели очень симпатично, красное на зеленом прямо-таки радовалоглаз.

— Получилось! — ахнул Док, покачал головой,стукнул ладонью по рулю и повторил:

— Надо же, получилось!

Глаза его горели, и вообще он выглядел неплохо.

— Слушай, Док, — хохотнула я, — а ты у насприрожденный авантюрист.

Он немного умерил свою радость, вроде бы застыдившись.

— Улыбнись, — попросила я. — Мне нравится,когда у тебя горят глаза.

— Мы здорово рисковали, — чуть помолчав, заметилон.

— Так, самую малость. Если бы кто вертелся поблизости,я бы засекла.

— Странное чувство, — покачал он головой и дажевздохнул, а я подумала, что Док действительно может войти во вкус. Это неплохо.Лишь бы не искал смысла жизни и вообще смотрел веселее. — Чтотеперь? — спросил он через несколько минут.

— Теперь на родину. Здесь нам больше делать нечего.

Родина встретила нас проливным дождем. Приехали мы довольнопоздно, притормозили на объездной, неподалеку от поста ГАИ, и решили провестиночь в машине. Никто нас в городе не ждал, а таскаться под дождем в поискахпристанища — удовольствие небольшое.

Утром, продрав глаза, мы позавтракали на вокзале, а потомсовершили обзорную поездку по городу. За два с лишним года он мало изменился.Это вызвало грусть и удовлетворение одновременно.

Проехали мимо памятной психбольницы, Док запечалился, а ясказала:

— Думаю, назад тебя примут с радостью.

Он ничего не ответил, да мне и не надо.

В половине девятого я купила свежую газету и освоила столбцыобъявлений с заголовками «Сдаю» и «Продаю». К пяти часам вечера мы ужезаселялись в малосемейку с большой кухней и крохотной комнатой. Хозяйка, дамалет шестидесяти, с ярко-оранжевыми волосами и лицом бульдога, сверлила менявзглядом и больше двух часов объясняла, что я должна, а чего не должна делать.После чего удалилась, получив за квартиру за полгода вперед. Жить в этомклоповнике столько времени я не предполагала, но сегодня особо выбирать неприходилось: жизнь на колесах меня не привлекала.

Через неделю мы переехали в приличную квартиру, точнее, этоя переехала, Док пока остался в малосемейке. Решено было, что жить мы отнынестанем врозь. Док возражал вяло и скорее для порядка, находиться под неусыпнымконтролем двадцать четыре часа в сутки все-таки тяжеловато для него, меня жеего постоянное присутствие слегка раздражало.