– Э, матушка, да ты совсем опьянела. Но тем лучше, рассказ живенько пойдет. Но пить мы будем чай или кофе.

– Или то и другое, – как-то глупо рассмеялась Соломатина. И она рассказала все свои истории. Да, за это время они выпили все розовое вино и принялись за чай и кофе.

Утро заглянула в окно, потом захлопали дверцы автомобилей, стоящих во дворе, потом лифт загудел. А они все сидели на кухне.

– Да, однако, тенденция… – задумчиво произнес Пьяных, выслушав рассказа Соломатиной.

– Какая? – доверчиво поинтересовалась Инна. Она сейчас просто растворилась в воспоминаниях.

– Так, потом объясню. Давай спать.

– Сначала в ванную, маску сделать надо. Видишь ли, я стараюсь следить за собой.

Антон расхохотался:

– Эк тебя разобрало. Сразу видно: не пьешь.

– Не пью, – согласилась Инна и добавила: – Я быстро. Ты только у дверей покарауль, а то я в душе грохнусь.

– Покараулю, – согласился Антон.

Последнее, что помнила Инна, это была подушка под щекой и сидящий на краю дивана Антон. Он укрыл Соломатину одеялом, положил свою тяжелую ладонь на ее плечо и сказал:

– Спи, горе ты недогадливое.

– Сплю.

А вечером она проснулась на удивление бодрая. Голова не болела, из кухни аппетитно пахло. «Господи, я была пьяной. И наболтала лишнего. И что вообще потом было? Я ничего не помню». Она вскочила, набросила халат, пробралась в ванную и там минут десять стояла под прохладным душем, а потом еще минут двадцать приводила себя в нормальный вид. Когда она свежая, благоухающая вошла на кухню, Антон сидел за столом и читал книжку в потрепанном переплете. Он любил обычные бумажные книги. На столе были хлеб, салат, печенье. На плите дымился огромный омлет.

– А ты не спал? И что ты читаешь? – задала Инна сразу два вопроса.

– Спал. Читаю книжку. Иди ко мне. – Пьяных встал и обнял Соломатину. – А вот теперь мы пойдем спать. Вдвоем.

– А как же омлет?

– Потом омлет.

– Остынет.

– Я тебе еще приготовлю, – пообещал он и подтолкнул в сторону своей комнаты.

Ане Кулько Инна ничего не рассказала. Она вообще молчала про то, что происходило у нее в доме. Как жильцы-соседи они с Антоном прожили несколько месяцев, любовниками стали, присмотревшись, пообщавшись, привыкнув друг к другу. Они были взрослыми самостоятельными людьми и могли поступать как им заблагорассудится, не должны были оправдываться или отчитываться, но все равно Инна молчала. Не хотелось, чтобы кто-то сеял в ее душе смуту. Она и так не находила себе покоя – Антон был хорошим, но очень сложным человеком. И наверное, не самый лучший выбор для женщины, которая тайком мечтает о прочной семье и детях. О, если бы чужой опыт мог стать твоим достоянием! Но нет. Должно было пройти достаточно времени, чтобы Соломатина узнала, как жизнь приводит на один и тот же путь абсолютно разных людей.

Мать Антона была человеком выдержанным. Другой бы не прожил с отцом Антона целых восемь лет. Родоначальник целого направления в современном искусстве, Егор Пьяных был буйным, не признающим авторитетов скандалистом. Он был красив и в молодости, и в зрелом возрасте. В молодости Татьяна Алексеевна была тоже хороша, но, забыв о массе своих поклонников, родила Егору Пьяных сына.

– А я на тебе не женюсь, – сказал буйный художник, и уже через три дня они подали заявление. Подрастающего сына художник обожал.

– Ну, что Антон Егорыч, в кого пойдешь? В мамашу? Цидули будешь писать бухгалтерские или кисточкой махать, как отец?

Маленький Антон не отвечал, а только таскал папашу за козлиную и уже почти седую бороду. Сына растить Егору Пьяных было интересно лет до семи. А там начались школа, проблемы со сложением, вычитанием и чтением. Пьяных самоустранился, а Татьяна Алексеевна, сжав зубы, потащила все дальше. Она ни разу не пожаловалась, не заплакала, не призвала к совести хорошо загулявшего мужа. Она понимала, что воспитательная работа в данном случае совершенно безнадежна.

Однажды отец пришел домой и положил на стол огромную пачку денег. Татьяна Алексеевна ахнула.

– Это что такое?! Ты получил заказ?! Тот самый?! Неужели! Наконец! – она обрадовалась. Хоть муж и обижал ее своей безалаберной жизнью, она искренне интересовалась его работой, творчеством и переживала из-за его неудач. Татьяна Алексеевна знала, что уже очень давно муж бьется за право оформить один из столичных вокзалов. Грядущая реконструкция подразумевала пространство с фресками. Заказ был не только выгоден, но и престижен. И как бы Егор Пьяных ни рядился в неформала от живописи, деловые отношения с городской властью были выгодны во всех смыслах. Увидев пачку денег, Татьяна Алексеевна подумала, что вопрос решен в пользу мужа, а пачка купюр – это аванс. (В те годы наличные деньги без юридических бумаг были обычным делом.) Она так обрадовалась успеху, что забыла на минуту обо всех их разногласиях, о вольном поведении мужа, о сплетнях про его многочисленных подруг, которые доходили до нее. Она вдруг почувствовала и себя победительницей. Ведь она все это время была рядом, не бросила мужа, не пилила его. Она поддерживала его, как могла, и делом, и словом, и сочувствием. Эта победа – их общая, и на фоне этого даже можно забыть о конфликтах.

Но муж в ответ как-то странно посмотрел на нее:

– Нет, это не то, что ты думаешь. Это вам с Антоном на жизнь.

– На какую жизнь? – не поняла Татьяна Алексеевна.

– Ну, конечно, не на всю, но на несколько лет хватит.

– Ты можешь по-человечески объяснить, что это за деньги?

– Могу. Я продал свою мастерскую.

– Что?!! – Татьяна Алексеевна всплеснула руками. – Что ты наделал?! У нас сын растет! Продать квартиру на Фрунзенской набережной…

– Это не квартира. Это комната…

– Да какое это имеет значение! Денег бы подзаработали, выкупили бы вторую половину. И сдавали бы… Антон вырастет, женится, переехал бы туда. – Хладнокровие и выдержка изменили ей: – Ты вообще думаешь о нас?! О своей семье?! Или тебе на все наплевать?

– Наплевать. Но не в том смысле, который ты вкладываешь в это замечательное слово.

Муж уже справился со смущением и почувствовал в себе силы завести спор о терминологии.

– Послушай, Егор, я устала. Очень устала. Я понимаю, что ты – творец. Прости за высокопарный стиль. Но мы с Антоном живем в реальном мире. И это очень тяжело – совместить тебя и нашу жизнь. Я честно старалась. Но понимаю, что выдохлась. Знаешь, что меня больше всего напрягает? То, что ты не думаешь о будущем. Я согласна принять твой образ жизни сегодня, но я не имею права не думать о сыне. Ты же предлагаешь нам…

– Я предлагаю нам расстаться… – произнес Егор Пьяных. – И, собственно, эти деньги я оставляю на будущее вам. А сам уезжаю.

– Куда? Куда ты уезжаешь?