Но, прежде всего, если опасность неизбежна, то, очевидно, такой обязанности нет: возможно отдать предпочтение своей жизни и имуществу перед чужими. Так, я полагаю, следует толковать следующее место Цицерона: «Кто не защищает против насилия и не противится ему, имея к тому возможность, настолько же погрешает, как если покидает в опасности родителей, родину или союзников». Здесь «имея к тому возможность» мы понимаем в смысле «без ущерба для себя». Тот же Цицерон в другом месте говорит; «Едва ли можно избежать порицания, если не оказывать защиты людям». У Саллюстия в его истории мы читаем: «Все, кто в благоприятных обстоятельствах привлекается к военному союзу, должны предварительно разобраться, будет ли возможно соблюсти мир; затем – достаточно ли благочестиво, безопасно, благородно или же неприлично то, что от них требуется».

2. Не следует также пренебрегать изречением Сенеки[1131]: «Окажу помощь погибающему, но так, чтобы самому не погибнуть иначе, кроме как в надежде стать великим человеком или заслужить награду за великий подвиг». Но даже в последнем случае обязанность оказания помощи налицо лишь тогда, когда гибель обидчика способна спасти обижаемого (Лессий, кн. II, гл. 4, вопр. 15). Ибо если сторона, подвергшаяся нападению, может предпочесть своей жизни жизнь нападающего, как мы сказали в другом месте, то не погрешит тот, кто поверит или пожелает, чтобы подвергшийся нападению избрал последнее в особенности, когда на стороне нападающего опасность неизбежной и вечной гибели значительнее.

VIII. Справедлива ли война ради защиты чужих подданных: что поясняется рассмотрением различных случаев

1. Спорным является также вопрос о том, справедлива ли причина войны ради чужих подданных, в целях ограждения их от несправедливости повелителя. В силу того, для чего установлены гражданские общества, несомненно, что правителям каждого из них принадлежит некое право над своими подданными. Еврипид в «Гераклидах» пишет:

Сколь ни храним мы стены своего города,

Мы исполняем лишь свои решения.

Сюда же относится следующее:

Ты Спарту, что тебе досталась, украшай;

Нам о Микенах надо позаботиться.

И Фукидид признаком верховной власти считает «верховную судебную власть», не менее чем «право законодательства и назначения должностных лиц». Сходное встречаем в стихах поэта (Вергилий, «Энеида», I):

Власть над морем и царство трезубца даны судьбою

Не ему, а мне.

Здесь можно также процитировать следующее (Овидий, «Метаморфозы», XIV):

Богам не следует вовсе

Разрушать созданья богов[1132].

И у Еврипида («Ипполит») сказано:

Обычай у богов:

Веленью одного не следует противиться.

Тут преследуется цель, как правильно объясняет Амвросий («Об обязанностях», кн. I): «Дабы вторжением в дела другого не вызвать войны взаимной».

«Каждый должен сам судить своих подданных»[1133], – подобный порядок объявляют справедливым коринфяне у Фукидида (кн. V). И Персей в речи, обращенной к Марцию, заявляет, что не намерен оправдываться в том, что он совершил против долопов: «Я поступил согласно своему праву, так как это было мое царство, подвластная мне область» (Ливий, кн. XLII). Но все это имеет место лишь тогда, когда на самом деле подданные совершат преступление; нужно также добавить – когда дело сомнительно. Ибо на то и учреждено распределение властей (Витториа, «Сообщения об Индии», ч. II, 15).

2. Если, однако, творится явное беззаконие, если какой-нибудь Бузирис, Фаларис или Диомед Фракийский творит над подданными такое, что не может быть оправдано никем, кто не утратил справедливости, то право человеческого общества не упраздняется. Так, Константин брался за оружие против Максенция и Лициния; другие римские императоры брались за оружие против персов[1134] или же грозились взяться за оружие, если не прекратят гонения в отношении христианской религии (Витториа, «Сообщения об Индии», ч. II, 13).

3. Если и согласиться с тем, что даже при крайних обстоятельствах подданным нельзя браться за оружие, в чем, как мы видели, сомневаются и те, кто постановил, что необходимо защищать царскую власть, то отсюда все же не вытекает, что нельзя ради их защиты браться другим за оружие. Ибо всякий раз, как какому-нибудь действию ставится препятствие личного характера, не возникающее из самого дела, то, хотя одному и не дозволено, другому может быть предоставлено право действовать в пользу первого, если это допускает самое действие, в котором один может быть полезен другому. Так, вместо малолетнего, который лично не может выступать на суде, стороной в тяжбе выступает опекун или кто-нибудь иной; вместо отсутствующего, даже без его особого поручения, – его защитник. Препятствие же, возбраняющее подданному оказывать сопротивление власти, появляется не вследствие причины, которая одинакова как для подданного, так и для неподданного, но в силу качества лица, которое не переходит на другого.

4. Отсюда Сенека полагает, что я могу идти войной против того, кто, будучи чужд моему народу, терзает свой, как мы уже сказали, когда речь шла о требовании осуществления наказаний; это часто бывает сопряжено с защитой невинных. Нам, правда, известно из древней и новой истории, что жажда присвоения чужого достояния пользуется такого рода предлогами; но право не прекращается сразу же оттого, что им овладевает правонарушитель. Мореплаванием занимаются и морские разбойники; оружием пользуются и злоумышленники.

IX. О несправедливости союзов и наемных отрядов, в которые вступают без различия причин войн

1. Подобно тому как мы называли недозволенными военные союзы, заключенные с тою целью, чтобы обещать помощь в случае войны без различия причин[1135], так точно нет более бесчестного образа жизни, нежели такой (Сильвестр, на слово «война», ч. I, параграф 10, в конце), когда люди сражаются без всякой уважительной причины, исключительно ради вознаграждения, считая, что

Право – на той стороне, где выше оплата.

Это Платон доказывает примером Тиртея, Мы читаем, как то же самое доказывал Филипп этолиянам (Ливий, кн. XXXII), а аркадянам – Дионисий Милетский в следующих словах: «Устраиваются рынки войны, и бедствиями греков пользуются аркадяне, которые невзирая на причины войны переносятся то туда, то сюда». Явно заслуживает сожаления, как говорил Антифан.

Воин, который жизнь свою посвящает убийству[1136].

Дион Прусийский заявляет: «Что нам необходимее, что дороже жизни? И тем не менее ее немало людей утрачивают ради получения дани».

2. Но помимо того, что люди продают свою жизнь, они продают также жизни других, часто невинных. В связи с этим они ненавистнее палачей, поскольку хуже убивать беспричинно, нежели по какой-либо причине[1137] (Беллини, «О военном деле», разд. 2, 4). Так, Антисфен заявлял, что палачи праведнее тиранов, ибо первые