о государе («О милосердии», кн. I, гл. 20): «Да будет он снисходительнее к оскорблениям, наносимым ему, а не другим. Ибо ведь не тот великодушен, кто снисходителен к обидам чужим, но тот, кто отнимает у себя, даруя другому; так что я назову милосердным не того, кто снисходителен к скорби другого, но того, кто не возмущается причиненными ему огорчениями, кто сознает, что великодушие заключается в том, чтобы терпеть оскорбления на вершине могущества, и что нет никого славнее государя, чьи оскорбления остаются безнаказанными»[1105]. Квинтилиан пишет: «Мы посоветуем государю жаждать скорее похвалы со стороны человечества, чем наслаждаться в отмщении». В заслугу Юлию Цезарю Цицерон вменил в особенности то, что тот не имел обыкновения забывать ничего, кроме причиненных ему обид. Ливий в обращении к Августу, у Диона Кассия, отмечает: «Многие полагают так, что правителям надлежит наказывать преступления против общего блага и, наоборот, скрывать преступления против них самих». Философ Марк Аврелий Антонин в речи, обращенной к сенату[1106], заявляет: «Ибо ведь никогда не вызывает сочувствия отмщение императором причиненной ему обиды, которое чем справедливее, тем кажется суровее». Амвросий в послании к императору Феодосию пишет: «Ты простил антиохийцам нанесенную тебе обиду». А в похвале тому же императору Феодосию, обращаясь к сенату, Фемистий говорит: «Доброму государю следует быть выше тех, кто совершает против него преступление, не отмщать им в свою очередь, но благотворить».

3. Аристотель считает, что великодушный «не злопамятен». Это Цицерон («Об обязанностях», кн. I) выражает таким образом: «Нет ничего достойнее великого мужа, чем кротость и милосердие». Блестящие примеры такой выдающейся добродетели дает нам Священное Писание в лице Моисея (кн. Числа, XI, 12) и Давида (II Самуил, XVI, 7).

В особенности же прощать нужно, когда мы сознаем за собой какой-нибудь проступок или когда проступок против нас проистекает от некоей человеческой и простительной слабости, или когда в достаточной мере очевидно, что преступник раскаивается в своем поступке (Дриедо, «О свободе христианской», II, гл. 6). «Есть мера отмщения и наказания, – говорит Цицерон, – и я не знаю, не достаточно ли, если раскаивается в своем проступке досадивший»[1107]. «Мудрый, – по словам Сенеки, – многое простит; он спасет многих, чей дух не вполне здоров, но все же излечим». Эти основания воздержания от войны возникают из приязни, которую нам полагается оказывать врагам, или воздавать по справедливости.

IV. Следует также избежать войны ввиду заботы о себе и своих подданных

1. Часто мы должны внушать самим себе и своим ближним не доводить дела до войны[1108]. Плутарх в жизнеописании Нумы говорит, что после того как фециалы заявили о возможности предпринять справедливую войну, сенат обсуждал вопрос, следует ли начинать ее в силу обычая[1109].

В одной притче Христовой сказано, что если какому-нибудь царю нужно вести войну с другим царем, то сначала должно в заседании с советчиками установить существование соответствующего обычая, а затем взвесить, можно ли, имея десять тысяч воинов, помериться силами с противником, ведущим вдвое больше воинов. Если же царь убедится в неравенстве сил, то до вторжения неприятеля в пределы страны ему нужно отправить посольство с поручением о заключении мира.

2. Так, тускуланцы (Ливий, кн. VI) добивались мира от римлян, перенося все[1110] и ничего не требуя взамен[1111]. У Тацита есть такое место: «Понапрасну было искать поводов к войне против эдуев. По приказанию они принесли деньги, а также и оружие и сверх того доставили безвозмездно продовольствие». Царица Амаласунта заявила послам Юстиниана, что она отказывается вести войну[1112].

3. Можно также прибегать к умилостивлению, как поступил, по словам Страбона (кн. VII), Сирм, царь трибаллов, который не допустил Александра Македонского даже вступить на о. Певк и в то же время почтил его дарами в доказательство того, что поступил так, руководствуясь справедливым опасением, а не из ненависти или пренебрежения. Сказанное Еврипидом о греческих городских республиках можно применить к любым другим государствам:

Лишь о войне начнут голосование,

Никто не мнит о смерти угрожающей,

Сулит другому каждый поражение.

А если угрожало поражение,

То Греция от браней не погибла бы.

У Ливия мы читаем: «Подсчитай мысленно свои силы, власть судьбы и Марса». И у Фукидида сказано: «Прежде чем напасть, рассмотри сначала, какие могут произойти неожиданности на войне».

V. Правило благоразумия для выбора благ

1. При обсуждении целей войны касаются отчасти даже не конечных, но посредствующих целей, отчасти же и тех средств, которые ведут к их достижению. Любая цель всегда хороша в каком-нибудь отношении, равно как и всякое устранение зла, могущее привести к благу. Средства, способствующие достижению того или другого, не преследуются сами по себе, но постольку, поскольку они ведут к цели.

При обсуждении их должно сравнивать и самые цели между собой, и силу действия средств, ведущих к цели; ибо верно сказано у Аристотеля («О движениях животных»): «Цели, порождающие действия, бывают двоякого рода: одни преследуют какое-нибудь благо, а другие – нечто возможное». Указанное сравнение подчиняется трем правилам.

2. Во-первых, когда то, о чем идет речь, по нравственной оценке, по-видимому, одинаково пригодно для добра и зла, тогда это, стало быть, годится, если добро имеет больший избыток добра, нежели это – излишек зла. Это Аристид изъясняет так; «Когда зло превосходит ожидаемое благо, то лучше отступиться». Андроник Родосский, изображая великодушного человека, говорит, что он не просто готов подвергнуться опасностям при любых обстоятельствах, но в наиболее важных случаях.

3. Во-вторых, если добро и зло могут в равной мере проистечь из того, о чем идет речь, то это все же следует предпочесть, коль скоро дело для добра пригодно более, чем для зла.

В-третьих, если добро и зло неравны и не менее неравна пригодность дел, то дела нужно избирать таким образом, чтобы пригодность их для добра была больше по сравнению с пригодностью ко злу, чем самое зло по сравнению с добром[1113]; или чтобы добро было больше по сравнению со злом, нежели пригодность ко злу по сравнению с пригодностью к добру.

4. Мы выразили все это несколько замысловато; к той же цели стремится более прямым путем Цицерон («Об обязанностях», I), когда он советует не подвергаться опасностям без достаточного основания, ибо неразумнее не может быть ничего; оттого, подвергаясь опасностям, следует подражать медикам, которые страдающих легким недугом подвергают более легкому лечению, при более же тяжких заболеваниях вынуждены прибегать к опасным и рискованным мерам лечения. В связи с этим Цицерон полагает, что мудрецу следует предотвращать бурю, «особенно если возможно разбором дела достигнуть большего добра, чем зла, проистекающего