После этого слово взял Карл. Его речь была, вероятно, записана Гаттинарой. Он сказал:

«Наконец империя была доверена мне по единодушному согласию Германии – и, надеюсь, по воле и указанию Господа. Ибо воистину ошибается тот, кто считает, что всемирная империя может стать уделом кого бы то ни было вследствие людских деяний, богатства, незаконного выбора или хитрости. Ибо империя исходит лишь от Бога. И никогда я не взял бы на себя сам столь великое бремя. Ибо я вполне удовлетворился бы Испанской империей с ее Балеарскими островами, Сардинией, Сицилианским королевством и большой частью Италии, Германии и Франции и иным, смею сказать, золотоносным миром[32]. Но ныне необходимость влечет меня на мой новый путь. Решение сие принято с должным уважением к религии, чьи враги столь умножились, что спокойствие государства, достоинство Испании, благосостояние моих царств не позволяют мне мириться с такой угрозой. Все это вряд ли сможет существовать или продолжать благоденствовать, пока я не свяжу Испанию с Германией и не добавлю титула цезаря к титулу испанского короля»{1595}.

Затем Карл сделал два обещания: во-первых, пусть ему и надо было отправляться в Германию, он обещал вернуться в Испанию в течение трех лет; во-вторых, он не станет более назначать иностранцев на испанские посты. Он добавил, что согласен со всем, сказанным Руисом де ла Мота.

Прокурадоры Саламанки с интересом слушали эти высокопарные речи – но у них были свои, менее возвышенные требования. Они не хотели, чтобы иностранец вроде Гаттинары председательствовал в кортесах Сантьяго, ровно так же, как Ле Соваж в Вальядолиде. Прокурадоры отказались присягать королю до тех пор, пока их прошения не будут удовлетворены. Затем их отпустили. Педро Ласо из Саламанки утверждал, что король должен прислушаться к протестам городов, в то время как дворяне Галисии начали просыпаться от своей длительной летаргии, требуя, чтобы и их города могли направлять прокурадоров в кортесы Кастилии. Почему в них должны быть лишь представители нескольких кастильских, а Сантьяго и Коруньи – нет?

Шьевр отправил Кобоса и Хуана Рамиреса, секретаря Совета королевства, туда, где поселились люди из Толедо, дабы сказать, что король велел им покинуть Сантьаго. Возглавляемые Алонсо Ортисом, они явились к Шьевру, который согласился на компромисс: они удалятся в Эль-Падрон, в двенадцати милях западней Сантьяго, в город, в котором тело Иакова было вынесено на берег реки Улья в его каменном гробу. Но король по-прежнему отказывался принимать их. Вместо этого он на Страстной неделе удалился в монастырь Сан-Лоренсо.

Ортис продолжал давить на Шьевра, Сапату и Кобоса. Споры продолжались. Кобос, непонятно почему будучи представителем Гранады, настаивал на щедрых субсидиях Короне. Гаттинара в более поздних мемуарах утверждал, что он выступал против требования Карлом денег на поездку в Германию, – но записи свидетельствуют о том, что канцлер несколько раз высказывался в пользу этого{1596}. Это не значит, что великий пьемонтец хоть немного стеснялся давить на испанских слушателей.

После Пасхи двор покинул Сантьяго, направившись в Ла-Корунью. Карл приказал кортесам, то есть прокурадорам, следовать за ним к этому порту, расположенному неподалеку на обеих сторонах изящного полуострова. На восточной стороне была хорошая гавань, и план заключался в том, что король отправится оттуда в северную часть своей империи кратким путем, нанеся по пути дипломатический визит в Англию. В перерыве между встречами в двух городах Галисии придворные Карла убедили большинство прокурадоров поддержать выделение субсидий. Сам король провел большую часть своих последних дней перед отправкой в Северную Европу за обсуждением дел Индий. Таким образом, 17 мая 1520 года Карл восстановил Диего Колона в должности губернатора Индий без четкого ограничения его власти, поскольку он должен был стать губернатором и, в конечном счете, вице-королем острова Эспаньола, а также всех прочих островов, которые адмирал Колумб открыл в тех морях.

Это означало, что Диего не только вернет себе острова Карибского архипелага, Кубу, Ямайку и Пуэрто-Рико вместе с Эспаньолой, но еще и получит северное побережье Южной Америки от Ориноко до Гондураса, которое его отец посещал в своих третьем и четвертом путешествиях в 1489 и 1502 годах. Этот указ, казалось, покончит с бесконтрольной независимостью Кубы, Ямайки и Пуэрто-Рико, возникшей вследствие прежних назначений в качестве вице-губернаторов Веласкеса, Экскивеля и Понсе. Но в действительности ничего не менялось. Вице-губернаторы станут проконсулами на местах, а Диего Колон будет представлять собой лишь удаленный суд высшей инстанции.

Диего была сделана еще одна уступка: против него не будут проводить расследование, когда он отойдет от должности. Но он все равно подлежал проверкам комиссаров, что по сути дела было тем же расследованием, только под другим названием{1597}.

Указ от 14 мая касательно Диего Колона был весьма обстоятельным. Он был подписан Гаттинарой, Кобосом, Руисом де ла Мота, Луисом Сапатой и доктором Хосе – новым летрадо из Каталонии. В него входил пункт 12, который словно бы был написан Лас Касасом. Там утверждалось, что Господь сотворил индейцев свободными людьми, а не чьей-либо собственностью. Они не были обязаны служить испанцам{1598}. Пункт 13 тоже был определенно положительным, поскольку в нем король и его советники чудесным образом соглашались в том, что «индейцы – свободные люди, требующие соответствующего отношения, и которых нужно крестить так, как это велел Христос»{1599}.

Диего Колон к тому времени де-факто заключил союз с Лас Касасом, таким образом гарантировав себе возможность трудиться ради обращения индейцев на материке в христианство. Еще по одному соглашению дон Диего получал десятую часть от всего золота, серебра, жемчуга и других ценных камней, а также всех остальных продуктов, найденных в Индиях. Еще один пункт, 22-й, утверждал, что основание новых городов и муниципалитетов не может осуществляться без согласия Диего. Империя может быть и будет строиться свободными людьми для свободных людей, но свобода их действий будет ограничена законами Кастилии.

Кардинал Адриан, которого было не слышно и не видно в течение долгих месяцев, теперь вдруг – вопреки логике – был назначен регентом Испании в грядущее отсутствие монарха. Это было дело Шьевра. Адриан произнес торжественную и ученую речь, в которой он сказал, что «по естественным причинам, по праву священного закона и согласно трудам святых отцов, по мирским и церковным законам, индейцам нужно подавать знание о Боге мирными способами, а не мусульманскими методами» – то есть не силой{1600}. Лас Касас считал, что этот закон поможет ему продолжать осуществлять свои планы колонизации.