Гаттинара был решительно настроен обеспечить Карлу эффективное управление его огромными владениями. В начале 1520 года он написал очередное письмо императору (которым сейчас, естественно, был Карл), давая ему напутствующий совет: «Каждой из стран, которыми вы управляете, должно быть оставлено право управлять собой согласно их древним законам и обычаям. Каждая из стран так же должна устроить так, чтобы ее расходы не превышали доход»{1585}. Но Гаттинара, кроме того, считал, что за состоянием королевских финансов должен следить генеральный контролер{1586}. О роли Империи в Индиях не было сказано ни слова.

23 января Карл и испанский двор переехали в Бургос. По пути в Калахорру, бывшую многие годы владениями Мендосы, секретарь Кобос призвал кортесы Кастилии собраться 20 марта в Сантьяго-де-Компостела. Королю, как обычно, требовались деньги. Почему Сантьяго? В основном, потому, что король пожелал быть поближе к Корунье, назначенной как его порт отбытия. Возможно, еще он хотел держаться подальше от таких слишком оживленных мест, как Бургос. Шьевр старался убедить муниципальные власти в Вальядолиде, независимо от кортесов, незамедлительно выделить королю деньги напрямую. Но город был охвачен смутой из-за толедских прокурадоров, которые прибыли туда и убеждали прислушивавшихся к ним коллег воспротивиться выделению любых новых субсидий, пока не будут выполнены их требования.

По Вальядолиду поползли слухи: быть может, король собирается в Корунью, чтобы навсегда оставить Испанию? Забил церковный колокол церкви Сан-Мигель, толпы людей высыпали на улицы в знак протеста. Король принял двух прокурадоров из Толедо, Алонсо Суареса и Педро Ласо, которые просили его выслушать их просьбы. Но Карл сказал, что ему необходимо немедленно отправиться в Тордесильяс, чтобы повидаться со своей матерью, Хуаной. Он хорошо знал, что Вальядолид был самым противоречивым в Испании городом. Шьевр, услышав шум толпы на улицах, потребовал уехать немедленно, под проливным дождем. Кто-то пытался остановить королевский побег, закрыв ворота. Но королевская гвардия, несмотря на свою малочисленность, разогнала собравшихся, и Карл вместе со Шьевром галопом преодолели пятнадцать миль до Тордесильяса, куда прибыли к концу дня. Королевский двор в итоге догнал их, застав короля потрясенным до глубины души, – почти так же, как его прапраправнук, король Людовик XIV, был потрясен Фрондой через сто тридцать лет{1587}.

Карл, снова повидавшись со своей скорбной матерью и передав ее в не самые заботливые руки своего кузена, маркиза Дениа, 9 марта покинул Тордесильяс и добрался до Галисии, остановившись в Вильяльпандо, бывшей крепости тамплиеров, где он снова встретился с некоторыми несговорчивыми представителями Толедо, к которым теперь присоединились прокурадоры из Саламанки. Их приняли епископ Руис де ла Мота и Гарсия де Падилья, секретарь короля Фердинанда, который с присущим ему умом сумел интригами добиться влияния на Карла. С 1518 года он подписывал документы касательно Индий и действовал как временный председатель малой группы чиновников, которые разбирались с имперскими делами в Совете Кастилии вместо епископа Фонсеки, находившегося в Корунье.

Руис де ла Мота сказал, что если толедцы не объяснят, в чем заключается их прошение, то их не примут. Они изложили часть своих требований: они желают, чтобы с их интересами считались, – извечное требование всех парламентариев. Епископ велел им вернуться к двум часам пополудни. Они вернулись и подали свои прошения.

Затем Руис де ла Мота сказал, что король уезжает в Бенавенте. Там их приняли вновь, но на этот раз они увидели только Антонио де Рохаса, архиепископа Гранады и председателя Совета королевства, и Падилью, который безапелляционно заявил им, чтобы они не вмешивались в дела короля. Они решили добраться до Сантьяго, куда монарх и двор явились 24 марта, после Тордесильяса ни разу не ночуя в одном и том же месте и повидав много «медвежьих углов» Галисии. Короля, двор и прокурадоров приветствовал епископ Алонсо, который, как и его отец и дед, был здесь архиепископом. Архиепископ устроил пир с рыбой, фруктами и другими деликатесами, которыми славилась Галисия{1588}.

Для большинства придворных казалось ошибкой проводить встречу в Сантьяго-де-Компостела, удаленном месте, где бывали только пилигримы. И все же ассамблея открылась, как и было запланировано, 1 апреля в часовне монастыря Сан-Франсиско – по слухам, основанного самим святым Франциском{1589}. Собрание было пестрым, поскольку среди прокурадоров было много друзей короля: Гарсиа Руис де ла Мота, брат епископа, Хуан Перес де Картахена из могущественной семьи конверсо, прибывший из Бургоса, королевский секретарь Кобос как один из двух представителей от Гранады{1590}. Хитроумный царедворец Эрнандо де Вега, вице-король Галисии в течение долгих лет, также был здесь, как и Гарсия де Падилья и Луис Сапата. Последний выполнял роль секретаря.

Здесь, в монастыре, епископ Руис де ла Мота произнес впечатляющую речь, излагавшую имперскую идею. Она скорее всего была написана королевским доктором, гением из Милана, Людовиком Марлиано, лучшим другом Гаттинары. Петер Мартир называл его «половиной души Гаттинары». Именно он придумал для Карла девиз «Plus Ultra» и в качестве вознаграждения (во всяком случае, так говорилось) получил две испанские епархии – Ту й и Сьюдад-Родриго. Первый был одним из самых красивых пограничных городов. Карл, по словам Руиса де ла Мота, был больше королем, чем любой другой монарх когда бы то ни было, потому что у него было больше царств{1591} – даже если «Кастилия была опорой, защитой и силой, стоявшей за всеми остальными».

Он напомнил, что в далеком прошлом Испания была колыбелью римских императоров – например Траяна, Адриана и Феодосия. Теперь Римская империя снова искала себе короля и императора в Испании{1592}. Однако «садом его наслаждений, его крепостью, его военным станом, его сокровищем и мечом будет его испанское наследство»{1593}. Руис де ла Мота был одним из тех, кто сделал все возможное для того, чтобы Карл выучил испанский. Это, несомненно, было хорошим выбором, ибо «никто не владел этим языком с такой легкостью и изяществом»{1594}.