После этого, несмотря на неприятное ему присутствие Лас Касаса, епископ заговорил. Он с почтением говорил о деде короля, католическом короле, который первым направил флот в Новый Свет. Он сказал, что он лично жил в Дарьене на протяжении пяти лет, и поскольку экспедиция не взяла с собой достаточно припасов, многие его друзья умерли от голода. Первый правитель Дарьена, Нуньес де Бальбоа был, конечно, плохим – но второй, Педрариас, был еще хуже, так что «я решил вернуться домой и рассказать Его Величеству о том, что я видел». Что до индейцев, то «эти люди рабы по своей природе», как говорил философ Аристотель.

Затем дали слово Лас Касасу. Он сказал, что он один из самых старших людей, побывавших в Индиях, и впервые он оказался там в 1502 году, «повидал великую жестокость и бесчеловечность в отношении любезных и миролюбивых туземцев без иной причины, кроме жадности и жажды до золота конкистадоров – мой отец [Габриэль де Пеньялоса] был среди них». По его словам, эти преступления совершались двумя путями: посредством несправедливых войн, в которых погибли множество людей, городов и даже народов; и принуждением индейцев к невероятно тяжелому труду ради добычи золота. «Я был вынужден действовать – не потому, что я лучший христианин, чем другие, но из-за искреннего сострадания». Он рассказал, как отправился сообщить об этом королю Фердинанду, как он приходил к Сиснеросу и после него к Жану ле Соважу. Он повторил, что «эти индейцы… способны принять христианскую веру, но по своей природе они свободны, и у них есть свои короли и признанные владыки… и что даже если все так, как его преосвященство говорит, мы должны вспомнить, что философ [то есть Аристотель] не был христианином и наверняка сейчас горит в аду»{1580}. Эта ремарка произвела внушительный эффект. Как правило, никто не брался критиковать Аристотеля.

Лас Касас добавил, что христианская вера проповедует равенство, и нет таких людей, которые были бы «рабами по своей природе». Люди должны помнить, что Иисус Христос умер также и за этих людей.

Эта речь длилась три четверти часа. Лас Касас умел завлекать своей речью и полностью удерживал внимание своих слушателей. Когда он закончил, был приведен францисканец Кристобаль дель Рио, который только что вернулся из Санто-Доминго, чтобы коротко и пылко рассказать о досадном снижении численности индейцев. Диего Колон также вставил несколько фраз о том ущербе, который понесли индейцы.

Когда адмирал прекратил говорить, епископ Кеведо поднялся и попросил разрешения ответить. Но Гаттинара, снова посоветовавшись с королем, сказал: «Ваше высокопреосвященство, если вам есть еще что сказать, вы должны написать это». Король вернулся в свои комнаты, и больше ничего сказано не было.

Какой это был необычный разговор! Мы знаем о нем только от Лас Касаса и должны с осторожностью отнестись ко всему, что он говорит. В то же время ясно, что красноречие Лас Касаса убедило не только достойного Гаттинару, но и еще неопытного юного короля.

Кеведо написал свои рекомендации на бумаге. К всеобщему изумлению, они были довольно схожи с идеями Лас Касаса. Во-первых, он описал резню, которую видел в Дарьене, и, во-вторых, предложил покончить с этими злодеяниями. Это должно было положить конец энтрадам, которые продолжались и после того, как были формально запрещены.

Перед самым Рождеством 1519 года Гаттинара призвал Лас Касаса, отвел его в свою комнату и дал ему одну из больших свечей, которые были на его столе, велев прочесть меморандум епископа. После этого Лас Касас сказал Гаттинаре, что он готов сам подписаться под этими документами: «Есть ли большие злодеяния, чем описанные здесь?»

Впоследствии Карл и Гаттинара поддержали планы Лас Касаса. Какая замечательная возможность открылась теперь перед священником из Севильи! Проблема была в том, что, несмотря на победу в битве идей, его собственные идеи оставались фантастическими. Он написал в своей «Истории»: «Если бы не поспешность, с которой король был выбран императором, коронован и утвержден в качестве императора, будущее Индий было бы многообещающим»{1581}. Возможно, это был самообман.

Лас Касас по-прежнему преследовал свою цель по созданию ордена рыцарей Золотой Шпоры. Он думал, что их будет пятьдесят. Каждый из них вложит по 75 000 мараведи, и на эти деньги можно будет основать колонию. Они будут носить белые одежды с красным крестом, таким же, как в ордене Калатрава. Они будут контролировать 1000 лиг между Санта-Мартой и Парией.

Противником этого плана стал Овьедо, который сказал, что у него есть собственная идея, схожая с этой, но которая способна принести более высокий доход. Фанатизм Лас Касаса допек его к тому времени настолько, что это, несомненно, отразилось в его истории Индий. Но Диего Колон, как и многие другие, был очарован священником, и написал Гаттинаре письмо в его поддержку.

Другой оппонент писал: «Нет уверенности в том, что предложение Лас Касаса будет успешным, так как оно идет вразрез с привилегиями людей, ныне находящихся на Эспаньоле. Есть другие весомые и секретные причины против Лас Касаса, которые вынуждают меня рекомендовать отказать ему». Но Гаттинара убедил короля игнорировать мнение как Овьедо, так и Фонсеки. Ситуация упростилась после смерти Кеведо в канун Рождества 1519 года от болезни – возможно, подхваченной в Индиях. Поставленные Лас Касасом вопросы, в частности, как осуществить его идеи, были оставлены на усмотрение Совета королевства, который вскоре должен был собраться в Бургосе{1582}.

Пока при дворе шли эти ученые споры, их начали затмевать сенсационные международные дела.

Умами Гаттинары, Шьевра и Карла начал овладевать вопрос о том, что будет с Германской империей. Диалог Ульриха фон Гуттена «Vadiscus» о тех бедах, в которые, по мнению автора, вовлекла Германию католическая церковь, стал перчаткой, дерзко брошенной в лицо Риму. Гуттен превозносил древнюю германскую свободу. 20 февраля 1520 года электоры Майнца и Саксонии написали Карлу, прося его немедленно прийти им на помощь. Если он не поторопится, разразится катастрофа, равной которой еще не было{1583}. В марте фон Гуттен призвал Карла V возглавить борьбу против гнета Рима.

В этом же году султан Сулейман I взошел на престол Османской империи, покончив с миролюбивой политикой своего отца Селима I, пределом амбиций которого было вторжение в Персию и Египет, – но не нападение на христианскую Империю. С тех пор Карл периодически воевал с турками, которые сами по себе зачастую действовали в союзе с Францией, что для остальной Европы было поводом для скандала. В то же время на западном Средиземноморье появился сильный враг – Барбаросса, беглый греческий пират (в 1516 году он захватил Алжир{1584}).