12 февраля 1808 года граф Румянцев был назначен министром иностранных дел при сохранении за ним поста министра коммерции. Это назначение графа Румянцева, по мнению великого князя Николая Михайловича, было лучшим: «И это был лучший выбор, который мог сделать Александр Павлович» (Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. С. 62).

27 июня 1807 года император Александр I присвоил генерал-лейтенату Аракчееву чин генерала от артиллерии за «доведение до превосходного состояния артиллерии и успешное действие оной» во время военных действий. «Примите сие знаком моей признательности и особенного моего благоволения», – писал Александр I в заключение своего письма.

13 января 1808 граф Аракчеев получил должность министра военных сухопутных сил.

«Я слышал о нем много нелестного и очень мало хорошего, – писал в мемуарах лейтенант И.С. Жиркевич. – Но я три года служил под его началом и могу говорить о нем беспристрастно. Искреннее и страстное обожание императора и двора, естественный проницательный ум, который был, однако, совершенно необразован, честность и непреклонность были главными чертами его характера. Но из-за своей непомерной гордыни, самоуверенности и самомнения он часто становился злобным и мстительным. Однако в отношениях с теми, кто снискал его доверие, он был всегда добр, заботлив и даже сострадателен. Я мог бы добавить, что на протяжении семи или восьми лет, во время которых он инспектировал артиллерию, лишь офицер был понижен в звании за то, что написал фальшивый денежный счет, – преступление, за которое обычно ссылали в Сибирь. Солдат сажали на гауптвахту каждый день, и многие уходили оттуда в таком состоянии, что не были годны к работе. Но в первый год назначения его предшественника, добрейшего генерала Меллера, этих несчастных было в десять раз больше, чем за все время пребывания в должности Аракчеева. Я не говорю об усовершенствовании артиллерии; вся Россия знает, что это заслуга Аракчеева, и если она сильна, то именно он заложил прочный фундамент в ее основание» (Русская старина. 1874).

Французский посол генерал Савари недолго пробыл в Петербурге, но за это время он напомнил императору Александру о разрыве России с Англией и о враждебности российским интересам Швеции, напомнил и слова Наполеона, что рядом с Петербургом находится Финляндия – часть Шведского государства, она постоянно угрожает Петербургу. Наполеон предлагает взять ее как вознаграждение за издержки войны, которую России придется вести против Швеции. «Король Шведский, – напомнил Савари слова Наполеона, – вам зять и ваш союзник, но именно по тому он и должен следовать вашей политике либо понести наказание за свое упрямство. Шведский государь может быть вашим родственником, союзником, в настоящую минуту, но он вам неприятель географический. Петербург слишком близок к финляндской границе. Пусть прекрасные жительницы Петербурга не слышат более из своих дворцов грома шведских пушек».

Война со Швецией – это разрыв с Англией, что больно ударит по торговле в России, не будет выгодного обмена русских продуктов на английские колониальные и мануфактурные товары, а это упадок народого богатства и финансовый кризис в России. Вот и выбирай, если следовать словам императора Франции, который ничего выгодного не упустит, когда говорит о мире в Европе. Но Александр I не позволил обмануть себя. Император Александр вспомнил и слова Наполеона о том, как он обещал вернуть Крым туркам за активное участие в войне против России, а потом признался:

– Само Провидение освободило меня от обязательств по отношению к Порте. Мой союзник, мой друг, султан Селим низвержен с престола. Я думал, что можно что-то сделать из турок, восстановить их дух, употребить в пользу их враждебное мужество: это – мечта. Пора кончить с государством, которое не может существовать и не позволит Англии воспользоваться этою добычей.

Такая резкая перемена во внешней политике серьезно подорвала прежнюю дружбу императора с членами Негласного комитета. Н. Новосильцев, твердый поклонник Англии, решил подать в отставку и при встрече с императором, который объявил, что он стал союзником императора Франции, в свою очередь заявил:

– Теперь, ваше величество, я не могу оставаться на службе, я мог бы повредить новому союзу и новой вашей политике. Наполеону известна моя личная вражда к нему и моя приязнь к Англии, следственно, пока я при вас, он не может полагаться на искренность ваших чувств, а потому, чтобы упрочить доверие нового вашего союзника, вам никак нельзя долее держать меня при себе. Вы, напротив, должны меня прогнать, и прогнать гласно.

Император Александр улыбнулся, услышав такую прямолинейную формулировку отставки, но сначала он ограничил доступ своего прежнего друга к своей особе, доклады чаще всего стал делать Михаил Сперанский, а услышав, что Новосильцев, не сдержав своих чувств, резко высказался о внешней политике императорского двора, согласился на его отставку, предоставил возможность ближайшему помощнику уехать за границу.

Граф Кочубей, тоже не согласившись с новым курсом, в ноябре 1807 года подал в отставку, она была принята, и он уехал в бессрочный отпуск. Министром внутренних дел был назначен князь Алексей Борисович Куракин.

Современники того времени вспоминали, что после битвы при Аустерлице император Александр круто изменился, раньше был кроток, доверчив, ласков, а приехав с поля боя, стал подозрителен, строг до безмерности, недоступен, не выносил правдивых оценок событий, характеристик людей, если они противоречили его мнению. «Вообще неудовольствие против императора более и более возрастает, – писал шведский посланник Штединг своему королю Густаву IV от 28 сентября 1807 года, – и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать. Люди, преданные государю, в отчаянии, но между ними нет никого, кто бы сумел пособить беде и отважился объяснить ему вполне опасность его положения. Не только в частных беседах, но и в публичных собраниях толкуют о перемене правления» (Memoires du comte de Stedingk. II. 355–356).

Не только на Петербург, но и на Москву Тильзитский мир произвел гнетущее впечатление; хотя при заключении мира Россия не потеряла материальных благ, но многие поняли, что союз с Наполеоном – это признание его власти над собою. А это нанесло удар по народной любви к обожаемому императору Александру. «Все, что человек, не рожденный полководцем, – писал Вигель в своих воспоминаниях, – может сделать, все то сделал император Александр: что оставалось ему, когда он увидел бесчисленную рать неприятельскую, разбитое свое войско, подкрепленное одною только свежею, новосформированною дивизиею князя Лобанова, и всем ужасного Наполеона, стоящего на границе его государства? Что сказали бы русские, если б за нее впустил он его? И в этом тяжком для его сердца примирении, разве он не сохранил своего достоиства?