Пьер был именно тем самым мужем, который нуженбыл для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, мужgrand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящийобщего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностьюизяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года,вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественнымиинтересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе внеинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности иблагосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и которыйпотому-то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как втеатр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаковоравнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, безсоображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l`ambassade [служащиепри посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно нев тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distingueede Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось,что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.

В числе многих молодых людей, ежедневнобывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был послевозвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Эленназывала его mon page[мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее вотношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видетьэту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустнойпочтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер такбольно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, чтотеперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во-первых тем, чтоон не был мужем своей жены, во-вторых тем, что он не позволял себе подозревать.

— Нет, теперь сделавшись bas bleu [синимчулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, — говорил он сам себе. —Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, — повторял он самсебе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но,странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно),физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожалобессознательность и свободу его движений.

— Такая странная антипатия, — думал Пьер, — апрежде он мне даже очень нравился.

В глазах света Пьер был большой барин,несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего неделающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьерапроисходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития,открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.

Он продолжал свой дневник, и вот что он писалв нем за это время:

«24-ro ноября.

«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потомпошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один изкомитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мненеприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев.Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогдавспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.

«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом.Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну —тихостью, медлением, 2) похоть — воздержанием и отвращением, 3) удаляться отсуеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от заботсемейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».

«27-го ноября.

«Встал поздно и проснувшись долго лежал напостели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходитьпо путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел братУрусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя.Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашегоо том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когдатребуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Языкмой — враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседадля принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствуюсебя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов иступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. БратО. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройствопомещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой.Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё времямоего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувствоненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому-то я желал быистинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем неоставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состоялатолько в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе.Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашейложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моимнаблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишкомзанят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имелоснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когдая стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что онпрезрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть егообнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог бытькрасноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великомумастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути,выводящие из лабиринта лжи».

После этого в дневнике было пропущено трилиста, и потом было написано следующее: