Тот факт, что император оставлял начальника Генштаба на посту и ограждал от несправедливой критики, отталкивал как Мольтке, так и Людендорфа и от Верховного главнокомандующего. В августе 1915 г. Людендорф писал бывшему шефу: «Я, подобно Вашему Превосходительству, говорю — отечество, фельдмаршал [Гинденбург] еще говорит — император»[1671]. Растущая ненависть к начальнику Генштаба медленно, но верно подтачивала верность императору и политической системе, оплотом которой он служил. Наметился тот постепенный переход по нравственно-политическим критериям в лагерь союзников-преобразователей, жаждавших «мировой революции», после которого сам Людендорф окажется якобы «мировым революционером».

При таких обстоятельствах незаметно произошло новое распределение ролей: то, что Людендорф полагал невозможным из-за пассивности начальника Генштаба фон Фалькенхайна («Побьем русских основательнее — удержимся на западе. Тогда мы будем хозяевами!»[1672]), Мольтке пытался сделать путем вспомогательных операций своего подразделения по ослаблению и в конечном счете революционизированию России. В Рудольфе Надольном он нашел прилежного и деятельного подчиненного. Надольный знал Россию благодаря службе в генеральном консульстве в Петербурге: там он, думая в том числе о будущем немецком вторжении, сделался специалистом по торговле, транспорту и связи Российской империи[1673]. Работая в лагере Дёбериц, он обзавелся подходящими связными и «доверенными людьми» среди засылаемых в Россию коллаборационистов-пораженцев. Планируя теракты в нейтральных США, Надольный использовал иностранных добровольцев[1674], точно так же он мог и в операциях своего отделения против Российской империи рассчитывать на помощников, отчасти знакомых ему лично. Позже он взял на себя ответственность лишь за одну акцию подобного рода: признался, что «организовал уничтожение порохового завода на Охте», но утверждал, что при этом «никто не был ранен»[1675]. Ввиду большого значения этого предприятия он получил из рук начальника Генштаба Железный крест за особые заслуги перед отечеством[1676].

Охтинский завод по изготовлению пороха и взрывчатых веществ на северной окраине Петербурга был старейшим, основанным еще в 1715–1716 гг. Петром Великим и потому самым знаменитым военным заводом в Российской империи. С 1894 г. он производил пользовавшийся большим спросом бездымный порох. В качестве германского представителя в Петербурге Надольный, скорее всего, осматривал огромный заводской комплекс, с 1896 г. одно из самых значительных сооружений такого рода в России, наряду со многими другими интересными с военной точки зрения объектами на окраинах столицы. При этом большой взрыв на Охтинском заводе 23 марта 1892 г., вероятно, открыл ему глаза на будущие возможности.

Спланированный и заказанный Надольным взрыв 16 (29) апреля 1915 г. в 20.10 получился страшным. Сотрясение земли чувствовалось далеко в окрестностях столицы, стекла из окон повылетали даже в центре города, «столб огня ослепил извозчиков и прохожих на дальнем расстоянии… Сила взрыва доказывает, что он был вызван детонацией большого количества взрывчатого вещества»[1677].

Взрыв не уничтожил весь завод, как позже заявлял Надольный. Полностью разрушена была только центральная мастерская, где в тот момент стояли у станка тысячи рабочих. Примерно сотня окружающих заводских и жилых зданий, пустовавших в это время, пострадали заодно в той или иной степени. Хотя правительственное ведомство по делам печати велело выпустить сообщение, что склады уцелели, а восстановление разрушенного займет всего несколько дней, правительство наложило на публикации о происшествии запрет, так и не снятый впоследствии.

Мощный взрыв, который население сразу же приписало вражеским агентам[1678], стал «серьезным ударом по снабжению русской армии»[1679] снарядами. О числе жертв пресса стран Антанты хранила молчание[1680]. Российское правительство официально объявило взрыв несчастным случаем (кстати, в то же самое время был взорван стратегически важный мост)[1681]. Советская историография и постсоветская литература по истории города Петербурга последовали его примеру: мнимую аварию до сих пор объясняют якобы неудовлетворительными мерами безопасности и безжалостной эксплуатацией рабочих при царизме[1682]. Зато в германских военных кругах подрыв Охтинского завода уже тогда считался блестящим образцом работы «отделения политики»[1683].

Эта диверсия унесла 125 человеческих жизней, ранив или искалечив еще 222 чел.[1684] Личность преступника (преступников) так и не была установлена. В предназначенном для служебного пользования информационном бюллетене отделения политики «Из зарубежной прессы» говорилось, что взрыв — результат саботажа русских рабочих[1685]. Это объяснение столь же неправдоподобно, сколь и распространившееся подозрение, будто здесь приложили руку русские эсеры. Ни один русский рабочий и ни один эсер не стал бы уничтожать мастерскую с тысячами русских пролетариев. На такое дело мог пойти только пораженец из террористической организации, желавший одновременно затормозить производство снарядов и посеять страх среди рабочих военной промышленности. Возможно, подобный человек принадлежал к тем пораженцам-коллаборационистам, которых Надольный отпустил из Дёберица для подрывной работы в России.