Как начальник берлинского тылового учреждения Генштаба фон Мольтке нес за это ответственность. Правда, здоровье, которое сам он находил хорошим, император — неудовлетворительным, а посетители (например, Г. фон Хефтен и Р. Штайнер) — хрупким, не всегда позволяло ему работать в полную силу; однако в своей тройной функции — инициатора деструктивной политики, создателя «отделения политики» и его верховного руководителя — он отвечал за деятельность отделения. Тем более что, как доказывали его неофициальные инициативы того времени, боевой дух его был не сломлен[1662], и Людендорф не без причины призывал его «добиваться полного задействования снова»[1663].

Пока он руководил тыловым учреждением Генштаба, «отделение политики» с января 1915 г. превратилось в связующую инстанцию и исполнительный орган всех военно-пропагандистских тайных предприятий против вражеских держав — от целенаправленного подталкивания Индии к мятежу против Британского содружества и науськивания североафриканских сенуситов на французские колониальные власти до разжигания национальных восстаний на окраинах Российской империи. В обязанности «отделения политики» входили также рекрутирование и материальное поощрение профессиональных революционеров из России, управление ими; к этому делу ввиду масштабов задачи и величины требуемых средств оно привлекало и другие ведомства (в первую очередь Министерство иностранных дел)[1664]. Весной 1917 г., уже после смерти Мольтке, «отделение политики» получило задание обеспечить безопасный проезд Ленина с товарищами-пораженцами через германскую и шведскую территорию, дабы направить русскую революцию в нужное Высшему командованию русло.

Особый интерес начальника тылового учреждения Генштаба к мерам против России вытекал из их с Людендорфом общего стремления как можно раньше победоносно завершить войну на востоке, опираясь на местные коллаборационистские силы. Между Мольтке и Людендорфом продолжалось интенсивное общение, несмотря на разделявшее их расстояние, и Людендорф, ведя с бывшим шефом пространные беседы по телефону, приобщал его к своим текущим инициативам. Во внутренних делах первоочередной целью для обоих стало смещение с поста нового начальника Генштаба, который отказывал Людендорфу в «единственно верном военном средстве»[1665] — большом наступлении. «Много горечи, слишком много яда» «накопилось» в душе у Людендорфа в последующие месяцы, когда Фалькенхайн поручал другим генералам удачные наступательные операции на востоке, которые (в отличие от вынашиваемых Обер-Остом планов) не метили прямиком в политический центр Российской империи, Петроград, и не вдохновлялись «ожиданием скорого пришествия», т. е. расчетом на уничтожающий удар вкупе с успешным восстанием в русском тылу[1666]. Мысль, что начальник Генштаба фон Фалькенхайн препятствует этому двойному удару, который ликвидировал бы Россию как военного противника, подогревала ненависть Людендорфа. Вместе с Гинденбургом он начал открыто говорить, что со всей русской армией можно было «разделаться еще три недели назад, если бы их послушали»: «Теперь у нас большие потери, никакого уничтожения, которое было весьма вероятно, мы не добились и вынуждены перейти… к позиционной войне… Здесь есть люди и руководство, которые привели бы все в порядок и… даже одержали бы грандиозные победы, а их намеренно оттирают в сторону»[1667].

Своему прежнему начальнику Мольтке Людендорф поведал, как глубоко возмущает его теперь поведение ВК: «Слышать, что там, где нужна была полная победа, достигнутого достаточно для целей „Высшего командования“ [sic], выше человеческих сил». Создание преград его стремлению к уничтожению русской армии и развязыванию революции в России пробудило у Людендорфа безудержную жажду мести[1668] и настоятельную потребность как можно скорее восстановить свою «репутацию»[1669], по его мнению, погубленную Фалькенхайном. Речь не в последнюю очередь шла о репутации среди русских коллаборационистов-пораженцев, которым он «по чужой вине» не смог оказать задуманную военную поддержку в их разрушительной работе внутри страны[1670].