сад, чтобы погулять между фонтанами и мраморными статуями. Когда во время разговора Потемкин упоминал Зубова, Екатерина ничего не отвечала. Екатерина оставалась во дворце до двух часов ночи – обычно она никогда не задерживалась так поздно на балах. Когда Потемкин провожал ее, она остановилась и поблагодарила его. Они попрощались. Переполненный чувствами, он опустился перед ней на колени, а когда поднял голову, они оба плакали. После ее отъезда Потемкин еще несколько минут стоял молча, а затем ушел в свои покои.

В пять утра 24 июля Потемкин покинул Царское Село в последний раз. Он устал, а поездка на юг утомила его еще больше. Потемкин по-прежнему переживал из-за Зубова, а Екатерина как будто не понимала, как сильно она задевала его тем, что продолжала рассказывать в письмах о своем молодом любовнике: «Дитя прислало поздравления… Дитя находит, что вы умнее, занимательнее и любезнее всех вас окружающих». Годы спустя, когда и Потемкин, и Екатерина умерли, «дитя» высказал свои истинные чувства о своем сопернике: «Я не смог убрать его с дороги, а нужно было это сделать, потому что императрица исполняла его желания прежде, чем он успевал их высказать, и боялась его так, словно он был ее законным мужем. Она любила только меня, но часто ставила Потемкина мне в пример, которому я должен был следовать. Это его вина, что мое нынешнее состояние в два раза меньше, чем могло бы быть».

Погрузившись в меланхолию, Потемкин ехал медленно – поездка в трясущейся карете была не из легких, – но затем вдруг приказал гнать лошадей быстрее. Промчавшись по пыльным дорогам через города и деревни, он прибыл в Яссы через восемь дней после того, как покинул город на Неве. Поездка подточила его и без того ослабевшее здоровье. Он написал Екатерине, что чувствует прикосновение руки смерти. У него появились симптомы малярии, которую он перенес в Крыму в 1783 году. Путешествуя по югу, он отказывался принимать хинин и другие лекарства, прописанные ему тремя докторами, которые его сопровождали; как и Екатерина, он был убежден, что лучший способ вылечиться – позволить организму самому решить свои проблемы. Вместо рекомендованной докторами диеты, он много ел и злоупотреблял спиртным. Чтобы смягчить боль, он обвязывал голову мокрым полотенцем. Когда Потемкин приехал в Яссы, его подчиненные послали за его племянницей, Сашенькой Браницкой, надеясь, что она убедит его проявить благоразумие и согласиться на лечение. Александра спешно прибыла из Польши. В середине сентября у Потемкина началась лихорадка, и он не мог унять дрожь в течение двенадцати часов. Он писал Екатерине: «Прошу отыскать для меня шлафрок китайский и прислать. Оный крайне мне нужен». Русский посол в Вене, Андрей Разумовский, в письме сообщил, что может прислать «самого первого пианиста и лучшего композитора в Германии», чтобы утешить его. Предложение было сделано, и композитор согласился, но у Потемкина не было времени ответить, и Вольфганг Амадей Моцарт не приехал.

С трудом вынося влажный воздух Ясс, Потемкин дважды уезжал за город в надежде, что там ему будет легче дышать, а затем возвращался. В Санкт-Петербурге Екатерина ждала известий и писем от него, и попросила графиню Браницкую писать ей каждый день. Ради Потемкина Екатерина изменила свое отношение к докторам и лекарствам: «Ежели нужно, прими, что тебе облегчение, по рассуждению докторов, дать может. Да, приняв, прошу уже и беречь себя от пищи и питья, лекарству противных». При поддержке Александры врачи, наконец, убедили больного принимать лекарства. Несколько дней, казалось, что он пошел на поправку. Затем лихорадка и сонливость вернулись. Заявляя, что он «горит», Потемкин требовал мокрых полотенец, пил холодные напитки и вылил себе на голову бутылку одеколона. Он просил, чтобы все окна были открыты настежь, а когда и это не смогло остудить его, потребовал, чтобы его вынесли в сад. Каждый день он настойчиво спрашивал, не было ли известий от императрицы, а когда приносили новое письмо, плакал, читал и перечитывал письмо и постоянно целовал его. Когда ему приносили государственные документы и зачитывали их, он едва находил в себе силы поставить под ними подпись. Было ясно, что он умирает; сам Потемкин тоже осознавал это. Он отказался принимать хинин. «Я не поправлюсь. Я давно уже болею… да свершится Божья воля. Молитесь за мою душу и не забывайте меня, когда я умру. Я никогда никому не желал зла. И всегда хотел сделать людей счастливыми. Я не плохой человек и не злой гений нашей матушки, императрицы Екатерины, как о том говорят». Он попросил о последнем причастии, и когда обряд был совершен, успокоился. Гонец из Москвы принес еще одно письмо от Екатерины, а также шубу и шелковый халат, который он просил. Он расплакался и спросил у Александры: «Скажи мне честно, я поправлюсь?» Она заверила его, что тот обязательно выздоровеет. Он взял ее руки и погладил их. «Какие хорошие ручки, – сказал он, – они так часто меня утешали».

Постепенно страстный, амбициозный мужчина, которому в то время было только пятьдесят два года, успокоился. Те, кто находился с ним в последние дни, видели, что он умирал в безмятежности. Он просил простить его за ту боль, которую, возможно, причинил окружавшим его людям. Ему пообещали, что передадут императрице его скромную признательность за все, что она для него сделала. Когда прибыло новое послание от нее, Потемкин снова расплакался. Он согласился принять хинин, но не смог удержать его в руках. Он начал терять рассудок и часто впадал в забытье. Потемкин чувствовал, что задыхается. Он написал Екатерине: «Матушка, как же я болен!» Он попросил перевезти его из Яссы в Николаев – воздух там был прохладнее, и это могло пойти ему на пользу. Перед тем как отправиться в путь, он продиктовал записку Екатерине: «Матушка Всемилостивейшая Государыня. Нет сил более переносить мои мучения. Одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти в Николаев. Не знаю, что будет со мною».

В восемь часов утра 4 октября его отнесли в карету. Потемкин проехал несколько миль и сказал, что не может дышать. Карета остановилась. Когда Потемкина занесли в дом, он уснул. После трех часов отдыха, он бодро общался до полуночи. Потемкин попытался снова заснуть, но не смог. На рассвете он попросил продолжить поездку. Процессия проехала лишь семь миль, когда он приказал остановиться. «Вот и все, – сказал Потемкин. – Некуда ехать! Выньте меня из коляски: я хочу умереть на поле!» На траве расстелили персидский ковер. Потемкина положили на него и укрыли шелковым халатом, который ему прислала Екатерина. Все искали золотую монету, чтобы закрыть ему глаз в соответствии со странной традицией, но так и не