не может получить коллекцию, то «Я бы предпочел, чтобы картины продали английской короне, чем русской императрице, потому как тогда они сгорят в деревянном дворце при первом же государственном мятеже». Кампания по сбору подписей по обратному выкупу картин провалилась. Екатерина даже не волновалась по этому поводу. В своем письме Гримму она сказала: «Картины Уолпола никто больше не получит, по той простой причине, что ваша венценосная слуга уже завладела ими и не расстанется с ними, как кошка, которая ни за что не отдаст мышь».

Покупка коллекции Уолпола подтвердила репутацию Екатерина как самого дальновидного коллекционера предметов искусства Европы, а также одного из наиболее перспективных клиентов для владельцев крупных коллекций. Она продолжила совершать покупки, но теперь стала более избирательной. В 1779 году, когда Гримм рекомендовал ей купить коллекцию французского графа де Бодуэна, в которую входили девять картин Рембранта, две – Рубенса и четыре – Ван Дейка, она не стала спешить заключать сделку, жалуясь на высокую цену. Гримм сообщал ей: «Граф де Бодуэн представляет Вашему Величеству решить, каковы будут условия, сроки и другие обстоятельства». Екатерина признала, что «было бы невежливым отказывать при таком щедром предложении», однако она не давала согласия до 1784 года. «Мир – странное место, и счастливых людей в нем очень мало, – писала она Гриму. – Я понимаю, что граф де Бодуэн не будет счастлив до тех пор, пока не продаст свою коллекцию, и, судя по всему, именно мне уготовано судьбой осчастливить его». Екатерина послала Гримму пятьдесят тысяч рублей. Когда картины прибыли и были распакованы, Екатерина написала Гримму: «Мы очень довольны».

Многие богатые европейцы считали себя ценителями искусства, и конкуренция на рынке произведений искусства была высокой. Екатерина являлась лидером; она была очень богатым коллекционером, доверяла своим агентам и была уверена в том, что может приобрести только самое лучшее и готова платить за это. Позже она признавалась, что отчасти ей двигали эгоизм и желание заработать престиж, ей нравилось обладать и собирать. «Это не любовь к искусству, – шутливо признавалась она. – Это прожорливость. Я обжора». Ее агенты продолжали покупать все, что представляло ценность и обладало эстетической красотой. В период ее правления коллекция Екатерины выросла до четырех тысяч картин. Она стала самым большим коллекционером и меценатом в истории Европы.

Екатерина являлась не только коллекционером, но и строителем. Благодаря архитектуре, как и коллекционированию произведений искусства, она хотела оставить в Санкт-Петербурге культурный след, который не сотрет время. В период ее правления в столицу приглашали самых знаменитых архитекторов, которые создавали элегантные правительственные здания, дворцы, усадьбы, а также другие строения, ставшие образцами высокого архитектурного стиля и напоминанием о той большой европейской цивилизации, к которой она хотела присоединить Россию. Елизавета также занималась строительством, и избыточность елизаветинского барокко, представленного архитектурой Растрелли, уступила место более сдержанному и чистому стилю неоклассицизма. Здания Екатерины должны были представлять в камне ее чувство прекрасного и ее характер. Она предпочитала сочетать простоту и элегантность, используя величественные колонны и геометрические фасады из гранита и мрамора вместо свойственных Растрелли кирпича и крашеного гипса.

Огромный барочный Зимний дворец – признанный шедевр Растрелли – строился восемь лет и был закончен в 1761-м – в год смерти Елизаветы. Выкрашенный в яблочно-зеленый и белый цвета с фасадом высотой в 450 футов, он представлял собой массивную конструкцию, состоявшую из 1050 комнат и 117 лестниц. Через шесть месяцев после окончания строительства, когда Екатерина взошла на трон, она решила, что дворец давит на нее своими размерами и душит богатым декором. При ее любви к рациональности и порядку она не могла свыкнуться с избыточной позолотой и блеском и хотела убежать от всего этого. Ей не нравились помпезность и толпы народа, а также архитектурные изыски; она предпочитала общество близких друзей, которые собирались в небольших комнатах, где можно было насладиться интимными дружескими беседами. Кроме того, она хотела, чтобы рядом находился просторный, хорошо освещенный холл, где она могла бы повесить картины, которые привозили ей. Чтобы создать такое убежище, она обратилась к французскому архитектору, которого в свое время привез в Россию Иван Шувалов, фаворит Елизаветы в последние годы ее правления. Шувалов убедил императрицу создать постоянно действующую Академию художеств и в конечном счете уговорил французского архитектора Жана-Батиста Мишеля Валена-Деламота приехать в Санкт-Петербург и построить галерею, где бы размещалась академия. Екатерина, тогда еще великая княгиня, восхищалась новым зданием, которое возвел Деламот в 1759 году. Взойдя на престол, она поручила архитектору построить что-нибудь для нее.

В 1765 году Деламот спроектировал для Екатерины частный павильон и картинную галерею. Она назвала все это Эрмитажем, а впоследствии он стал называться Малым Эрмитажем. Деламот спроектировал трехэтажную пристройку, которую присоединил к огромному Зимнему дворцу Растрелли и каким-то образом, возможно, из-за своего небольшого размера, этот неоклассический фасад смотрелся вполне органично рядом с огромным, пышно украшенным Зимним дворцом Растрелли. В период своего правления Екатерина использовала этот небольшой павильон как частный дом, где она могла читать, работать и беседовать. Именно здесь она встречалась с Дидро во время его визита в Санкт-Петербург, с Гриммом – во время его двух визитов, с британским послом Джеймсом Харрисом и со многими другими. Здесь она могла гулять по галерее в одиночестве или в окружении друзей и изучать свои новейшие приобретения.

«Вы должны знать, что наша одержимость строительством сейчас невероятно сильна, – писала Гримму Екатерина в 1779 году. – В этом есть что-то дьявольское. Она пожирает деньги, и чем больше вы строите, тем больше вы хотите еще построить. Это болезнь, как пристрастие к спиртному». Но в основном она строила для других. В 1766 году Екатерина поручила Антонио Ринальди построить загородный дворец для Григория Орлова в Гатчине, неподалеку от Санкт-Петербурга. Именно в Гатчину Орлов приглашал Руссо, и в Гатчину же Екатерина отправила Орлова на месяц «карантина», когда он в ярости примчался с юга, узнав, что его заменил новый фаворит – Васильчиков. В 1768 году Екатерина поручила Ринальди построить Мраморный дворец для Орлова в Санкт-Петербурге, в саду на берегу Невы. Вместо того чтобы построить дворец из кирпича, а затем покрыть кирпич слоем штукатурки и раскрасить ее в яркие цвета, как это сделал бы Растрелли, Ринальди возвел для Орлова дворец из серого и красного гранита и отделал его мрамором различных оттенков: розовым, белым и серо-голубым. На фасаде было написано: «дом благодарности».

Изо всех частных домов, построенных Екатериной, самым большим и великолепным стал дворец Потемкина. Она выбрала русского архитектора Ивана Старова, который десять лет обучался в Париже и Риме. Старов построил уникальный Таврический дворец в стиле неоклассицизма; когда он закончил его в 1789 году, этот дворец считался самым прекрасным частным строением в России. Над входным холлом возвышался