— Кажется, ты нашёл себе нового друга, — улыбаясь, сообщает Марк.

У ворона — правое крыло. У Дани — правая рука. Я слишком долго живу в мире стражей, чтобы верить в такие совпадения.

— Что ж, мама всё равно хотела завести собаку, — говорит Даня. Вроде, уже не боится, но всё равно продолжает с сомнением коситься на птицу. — Против ворона она тоже не будет… Не должна, по крайней мере. Ну, или у меня будут большие проблемы.

Даня несмело улыбается, глядя на ворона на своём плече. Я уверена, что тётя Аня не станет ругать сына за то, что делает его хоть немного счастливым в дни, когда этого особенно не хватает.

* * *

Как в народе говорят: «Смотришь в книгу — видишь…»… ну, ясно что. Только с книгами у меня, к счастью, проблем нет, тогда как с разными играми — вагон да маленькая тележка. Вот и приходится только делать вид, что шарю, когда Нина в очередной раз поворачивается ко мне и восторженно трясёт джойстиком в руках, приговаривая:

— Ты видала, как я ему выстрелила прямо в нос! Черепушка в хлам!

На экране телевизора полно зомби и тех, на кого они так старательно, но так безуспешно пытаются напасть. Первые активизируют воспоминания о химерах. Так я начинаю думать об Антоне и о том, что он похоронен где-то на том же кладбище, что и Кирилл, хотя после того, что сделал, он больше любого погибшего достоин стать Спящим. Но нет, ведь Антон не был стражем, как все мы. То, что Татьяна оставила его вместо себя, когда уехала в свадебное путешествие — лишь стечение обстоятельств. То, что ей разрешили это сделать — удача и привилегия той, кто находится на хорошем счету у руководства.

Ведь Антон отдал жизнь за штаб, за окончание войны и… нет, не перемирие, но хотя бы нейтралитет. Заслужил почести. Заслужил особое прощание и статус героя.

А что получил? Могилу, сплошь усыпанную букетами цветов и пожеланиями от тех, кого называл друзьями, но разве этого достаточно?

— Сыграешь? — спрашивает Шиго.

Они обе, и Нина, и Шиго, сидят на полу. Вторая играет роль опоры для первой, которая, в свою очередь, вальяжно развалилась в её руках, буквально используя феникса в качестве кресла. Шиго протягивает мне свой джойстик, но я отрицательно качаю головой, и тогда он быстро находит пристанище в руках Бена. Они с Ниной тут же вступают в бой в игре и параллельно в словесную перепалку. Комната Артура, и без этого переполненная людьми, запахами чипсов, звуками игры, — теперь и вовсе кажется забитой под завязку. Настолько, что я принимаю решение сделать небольшую передышку. Сначала иду до окна и открываю форточку, чтобы проветрить помещение, а потом выхожу в коридор.

— Ты куда? — летит в спину вопрос от Артура.

— Чайник поставлю, — говорю я первое, что в голову приходит.

И быстро закрываю за своей спиной дверь.

В кухне сидят родители. Знаю, что выпивают. Чуть позже пойдут в гости к тёте Ане и ещё и там добавят. Мама не злоупотребляет, поэтому за неё я спокойна, а вот Дмитрий — другое дело. На нём затянется. Только-только вроде перестал, а тут вторая волна.

Нехорошо.

Ковыляю в свою комнату за телефоном, а нахожу взглядом письмо от Власа на прикроватной тумбочке. Ваня не читал его, когда нашёл. Только открыл, увидел моё имя и доставил адресату со словами, что не его это дело.

Влас должен был уйти, не попрощавшись. Я бы так и поступила. Оставила бы обидевшего меня с ядовитым чувством собственной ничтожности на душе, которое начинало бы напоминать ему о предательстве каждое утро после пробуждения. Но Влас поступил по-другому. Потому что выше этого. Потому что слишком идеальный, как сказал когда-то Бен.

— Таких бояться надо, — заверял меня он. — Если кто-то так старательно сохраняет свой идеальный образ, значит, ему есть, что скрывать.

— Как и всем нам, — бурчу я под нос сама себе.

Присаживаюсь на кровать, кладу трость рядом. Беру письмо в руки. Его уголки помяты моими дрожащими и неспособными развернуть лист пальцами до такой степени, что скоро, кажется, останутся у меня в руках, когда я в очередной раз, не набравшись храбрости, соберусь убрать письмо прочь.

— Что это?

Вздрагиваю, совершенно не ожидая услышать кого-то в своей комнате. Поднимаю глаза и вижу Лию. Она просунула голову в щель приоткрытой двери и теперь глядит то на меня, то на письмо в моих руках.

А я замечаю, что на её волосах каплями воды блестит растаявший снег.

— Ты как здесь оказалась? — спрашиваю вместо приветствия.

— Твоя мама меня впустила.

Лия открывает дверь шире, не дожидаясь приглашения. Проходит в комнату, садится рядом.

— Она такая грустная. И Дмитрия тоже краем глаза видела — серее тучи. У вас всё нормально?

— Сегодня будет прощание с их другом.

— Ох, — понимая всё сразу и не нуждаясь больше в пояснении, выдыхает Лия. — Сочувствую. — Тычет пальцем в сложенный листок — А это что?

— Письмо от Власа, — отвечаю я. В очередной раз сминаю его уголок. — Он оставил его, когда приходил в квартиру за вещами и кошкой.

— Вы виделись?

— Нет, там был Ваня…

— А письмо, я так понимаю, ты ещё не читала, да?

— Не-а.

— Что мешает?

Хороший вопрос. Письмо сложено в несколько раз. Я открываю первый сгиб. Затем второй. Так мне виден почерк Власа. Ещё немного — и наконец смогу различить слова.

Но нет. Не хватает смелости. Сворачиваю обратно. Шумно выдыхаю. И вдруг зачем-то протягиваю Лие.

— Зачем? — непонимающе спрашивает она.

— Возьми. Прочитай. Может, если это будет не только моя тайна, мне будет легче столкнуться с ней лицом к лицу.

Лия осторожно, словно это какое-то хрупкое сокровище, берётся за край письма.

— Ты уверена? — уточняет, прищурившись. — Это может быть очень личное…

— Да. Пожалуйста.

Когда письмо оказывается в руках Лии, я встаю с кровати и, не беря трость, отхожу к окну, за которым вовсю светит, но ни капельки не греет солнце. Закрываю глаза. Так привычно легче, и вещи становятся не такими страшными.

Стою на своих двоих, но твёрдой опоры под ногами совсем не чувствую. Привыкла от чего-то отталкиваться за то время, что пользуюсь помощниками сначала в виде костылей, а потом и в виде трости, и теперь самостоятельная стойка кажется чем-то шатким и способным с лёгкую подвести меня.

Время, кажется, останавливает свой счёт. Ожидание бесконечно. Я стараюсь не думать, но получается наоборот, и