Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И не прошу, — спокойно говорит отец. — Просто хочу, чтобы в твоей жизни для нас с твоей мамой снова было место.
— Это вы отказались от меня, а не я от вас, — отрезаю.
Плевать, что звучит приговором. Плевать, что кто-то подслушивает на лестнице, потому что я даже краем глаза хорошо вижу выделяющуюся тёмную тень.
Когда-то давно меня беспокоило, что скажут они с матерью. Больше нет.
Какой же наивной я была! Обрывала их телефоны, надеясь, что одна возможность поговорить всё изменит.
Только о каких переменах может вообще идти речь, если они давно всё для себя решили?
— Спасибо за всё, что вы сделали для меня, — продолжаю я. — За лучшее детство, лучший дом, построенный твоими руками, за отдых у моря, за чтение сказок по ночам и за то, что ты обещал положить весь мир к моим ногам, когда я стану взрослой. Вот только всё пошло совсем не так, как вы с мамой мечтали, и за это я прошу у вас прощения. — Скрипят деревянные половицы. Я оборачиваюсь на тень, которая становится выходящей из-за лестницы Шиго. Смотрю на неё, и мне становится легче. Я понимаю, что сделала правильный выбор. — Я выросла и сама, если захочу, поставлю мир на колени. Мне не нужна помощь тех, кто считает, что я больная. И уж тем более мне не нужна такая семья. — Снова гляжу на отца. — Спасибо, пап, за всё, но здесь тебе больше не рады… Я думала, что забуду, но выкинуть из головы твои слова о том, что лучше бы в день рождения я так и не сделала свой первый вдох, у меня никак не получается.
Не даю отцу сказать хоть что-то. Точнее, не позволяю себе остаться, чтобы это услышать. Пускаюсь по лестнице вверх бегом, перебирая онемевшими ногами разве что чудом. Шиго отходит в сторону, пропуская меня, но затем, я слышу, идёт следом.
Я влетаю в комнату, где сидят девочки. Увидев меня, они моментально отвлекаются от своих дел.
— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Полина.
Она оказывается ближе всех, но в тот же момент рядом появляется нагнавшая меня Шиго, и именно ей я решаю упасть в объятья.
Закрываю глаза. Проматываю сказанное отцу и понимаю, что только что поставила окончательную точку.
У меня больше нет семьи.
— Ты поступила правильно, — шепчет Шиго. Гладит меня по волосам осторожно, как котёнка. — Я горжусь тобой.
— А что она сделала? — это Лена.
— Сказала отцу, что достойна большего.
— Погоди, твой папа был здесь?
— Ага, — отвечаю я. Шмыгаю носом, отстраняюсь от Шиго, чтобы меня было лучше слышно. — Прощения просил.
— А ты что?
— Послала его куда подальше.
Тишина. Лена и Полина переглядываются. Затем обе снова смотрят на меня. Я окончательно высвобождаюсь из объятий Шиго и встаю перед своими лучшими подругами, сложив руки на груди и ожидая, что же они скажут.
— Это хорошо, ведь да? — осторожно, неуверенно уточняет Лена. — Я киваю. — Тогда я очень тобой горжусь, — заключает она, улыбаясь.
Полина, стоящая ближе, треплет меня по плечу.
— Мы все гордимся, — говорит.
Что-то позабыла я. Глубоко заблуждалась.
У меня есть семья. Я сама её выбрала.
А она, в свою очередь, приняла меня такой, какая я есть.
* * *
Шиго держит меня за руку, переплетая пальцы. Её кожа очень горячая, но мне всё равно холодно, потому что я забыла в штабе куртку и стою в одной толстовке. Смотрю на Шиго, пока она наблюдает за приготовлениями Марса и других ребят. В её алых глазах отражаются редкие вспышки зажигалок и лампочки уличных фонарей, и это самое красивое зрелище в моей жизни.
Привстаю на носочки, тянусь и целую Шиго в скулу. Она поворачивается, позволяя мне украсть поцелуй и с губ.
— Пожалуйста, — говорю я. — Больше никогда не позволяй мне себя бросить.
Можно было бы добавить, что она, пожалуй, единственное хорошее, что мне светит в жизни, но это, кажется, и так очевидно. Один раз я уже сказала, что люблю её, но хватит ли у меня смелости это повторить — не знаю.
Надеюсь, Шиго умеет читать между строк.
— Ты найдёшь меня всё равно, — произносит Шиго, отводя взгляд. — Как и всегда.
О, да. Чертовски верное замечание.
— Сейчас та-а-ак рванёт! — восторженно восклицает Рэм, устанавливая в снегу очередной фейерверк.
Он ни чуть не изменился. Всё такой же бескорыстно добрый, сияющий своей белозубой улыбкой умный увалень. Между ним и Лизой даже без участия Славы что-то закручивается. Иначе зачем она сейчас пришла, если могла не принимать приглашение? Иначе зачем помогает Рэму, подавая фейерверки из коробки, если бы могла стоять в стороне, как и все остальные?
Ближе всех от нас с Шиго топчутся Слава с Беном. Или Бен со Славой, я их уже не понимаю. Ну, кроме одного: Бен влюблён. Хоть он доверил мне этот свой маленький секрет, его самого с потрохами выдают его глаза, его движения и эти скованные, смущённые улыбки.
Я искренне рада за Бена, и нет никаких «но с другой стороны», потому что мой старый товарищ уже знает, как больно лечить разбитое сердце, и не позволит себе обжечься на этом дважды.
— Поджигай!
Щелчки зажигалок. Хруст снега, когда парни отбегают прочь.
Хлопки. Много, и такие громкие, что в ушах звенит. Слава вздрагивает, но когда глядит на яркие переливы в небе, на её губах расцветает улыбка.
Первый месяц обучения, если не первая неделя: как отличить звук фейерверка от выстрела? Последний не оставляет после себя никакого эха.
Вот же и балда ты, Нинка. Параноик.
— С Рождеством! — весело кричит Марсель, подбрасывая в воздух свои варежки.
— Мы по маме евреи, — это говорит Виола.
Она встаёт рядом с Рэмом и говорит «мы». Это, может, и ничего не значит, но мне становится тепло и радостно за них.
— А я атеистка, — говорит Лия.
Они с Полиной принесли из штаба кастрюли с маринованным мясом и добавили их к остальной еде на импровизированном пикнике, где всё пластиковое: стол, стулья и посуда, но всё равно чертовски уютно.
Когда Лия подходит к Славе, они улыбаются друг другу.
— Это не важно, — громко заявляет Марсель. — Бог всё равно всех любит.
По толпе пробегает шум: кто-то возмущается,