Ростова в гости моя мама, жила две недели и ухаживала за Кирюшей; отлично пекла разную вкуснятину, мы все наслаждались. Дома и уходя на улицу, мама всегда надевала очень толстую, тёплую шерстяную голубую китайскую шаль, которую я прислал ей в подарок на 8 марта из Красноярска в 1960 году. В один из не очень морозных (до минус 15) и тихих выходных дней я с мамой отправились пешком на стройку БЛПК (4 км), чтобы показать панораму и огромные конструкции. Помню ещё, как однажды Света пришла с работы домой поздно, весёлая после какого-то мероприятия в своём СМУ; и здесь хочу отметить: про неё мало сказать, что все знакомые в Братске её любили, а следует сказать – обожали; даже ранее в Красноярске, когда мои друзья уже обзавелись невестами, всё равно они заглядывались на Свету и бросали восхищённые взгляды. Поздний её приход домой маме не понравился, надулась; на протяжении всей жизни у меня со Светой закрытых тем не было, всё обсуждалось нами без боязни и было обоюдное понимание и полное доверие.

Однажды сильно разболелся мой коренной зуб и я отправился к врачу, пожилой женщине; зуб необходимо было вырвать и она принялась за дело, долго его расшатывала, но когда начала тащить, он под щипцами раскололся; удалить осколки и тем более корни не получалось; мучила она меня долго, боль была ужасная, но ничего не получалось; взяв долото и молоток, она стала ударами крошить остатки зуба и их вытаскивать с корнями; это продолжалось долго, она била молотком с размаху, но сил у старенького врача не хватало, периодически минуту отдыхала и продолжала экзекуцию; сказать, что мне было больно – это просто ничего не сказать, слов не хватает; я уже ничего не соображал от невыносимой боли, терпел, стонал и думал, что пришёл конец моей голове, не знал, когда это кончится, выплёвывал кровь и ждал; заткнула она рану ватой и я побрёл домой, а когда мама увидела во рту яму, полную крови, её чуть не хватил удар; я лёг на кровать и обессиленный заснул, проспал почти сутки; три дня был на больничном, мама ухаживала и кормила только бульоном, ведь другого есть совсем не мог, отпаивала травами, лечила лекарствами, выписанными пришедшим врачом, – оptimum medicamentum quies est (римский врач Авл Корнелий Цельс: «лучшее лекарство покой»); когда теперь пишу, ощущаю весь этот ужас.

Новый 1964-й год отпраздновали вместе и проводили маму. Она удачно съездила, осталась довольна, и в Ростове всех проинформировала. Очень быстро Кирюша научился ходить, и теперь за ним нужен был глаз да глаз. Иногда он начинал вредничать, сбрасывал на пол газеты и журналы с нижней полки стеллажа. Я говорил ему, что нельзя так делать (слово нельзя он уже знал) и надо их поднять, но он не слушался. Я поднимал, а он снова сбрасывал. Тогда Свете пришлось его отучить: после очередной такой проказы он получил лёгкий шлепок по попке, но это его не остановило, снова сбросил на пол, тут же получил шлепок больнее, разревелся, и с тех пор вредная привычка исчезла. Но не всё было гладко, нехорошие привычки были и у родителей. Как-то в воскресенье утром мы встали поздно (кроме ребёнка, который тихо возился с игрушками в кроватке); Света взяла его на руки и пошла на кухню, я следом. Сын был голодным, она взяла маленький кусочек хлеба и дала ему. Это была большая глупость; хлеб застрял в горле, сын подавился, стал задыхаться, кричать не мог, из глаз потоком текли слёзы. Ребёнку не объяснишь, что надо вызвать рвоту; задохнувшись, он стал быстро синеть, и всё могло кончиться трагедией. Предвидя это, Света в ужасе сунула сынишку мне, а сама рухнула на пол в угол кухни и закрыла лицо руками, чтобы ничего не видеть. Что делать, сын, весь синий, умирал. Нужно было срочно, прямо сейчас, что-то делать. Тогда я, повернув его лицом вниз, стал трясти, чтобы хлеб выпал, не помогло. Пришлось ударить по затылку, раз, другой и, наконец, довольно сильно; комок хлеба упал на пол, и Кирюша задышал; я положил его на кровать, обозвав Свету дурой. Это был для нас урок.

XXV

В январе начался монтаж стеновых панелей на ДПЦ, для чего из состава большой комплексной бригады Анатолия Вайналовича выделили небольшую из 12 человек бригаду монтажников во главе с бригадиром Григорием Вайналовичем. Керамзитобетонные панели только недавно были освоены в новом цехе КБЖБ, поставлялись с перебоями, поэтому для создания запаса был организован приобъектный склад. Новая бригада приступила к работе, освоила её довольно быстро – это было большое подспорье для выполнения плана участком. Всё шло хорошо, но характер Гриши оказался полной противоположностью характера брата, открытого, жизнерадостного, хорошего организатора, неунывающего парня. Гриша был замкнутым, хмурым по натуре, недоверчивым, недовольным закрытием нарядов, хотя заработок монтажников был выше среднего по участку. У Гриши появилось зазнайство: работая ранее в большой бригаде, он был скромным, незаметным, а тут стал «начальником». Пока работа шла нормально, всё ладилось; но однажды подвоз панелей прекратился надолго, их стали поставлять на какой-то пусковой объект. Бригаде дали другую работу, но Гриша заявил: «Мы монтажники и будем работать только на монтаже»; но такой работы на участке не было, они забастовали, выходили на работу и бездельничали. Я вспомнил забастовку бригады кровельщиков Степанова на цехе М8 в Красноярске, но здесь общая обстановка было несколько другой. Рабочим объяснили, что им за простой заплатят тариф без районного коэффициента 1,4, и заработок составит около 30% предыдущего. А если они будут дальше бездельничать, то переведут всю бригаду на другой участок или в другое СМУ. Кроме того, над ними откровенно смеялись все рабочие и больше всех родной брат Анатолий. Женщины-изолировщицы стыдили их прямо в лицо. Я дал срок подумать «до завтра» и на другой день «монтажников» вернули в комплексную бригаду, а когда возобновился подвоз стеновых панелей, их монтировало звено Гриши, которое теперь уже входило в состав большой бригады Анатолия Вайналовича.

В январе 1964 г. работа на объектах участка шла стабильно, не было таких сильных морозов, как в январе прошлого года. В середине месяца комиссией из СМУ была произведена плановая инвентаризация материальных ценностей на участке, которая зафиксировала недостачу около 12 тонн арматурной стали и заготовок из неё; при этом общий расход арматуры составлял более 100 тонн, поскольку на всех объектах производилось бетонирование. Мы знали, что причиной недостачи были неправильно составленные спецификации в арматурных чертежах, т.е. было много неучтённых позиций при армировании