– Вот тогда предметно и поговорим, – улыбнувшись сказал паромщик. Но я этого уже не слышал.

Голова снова закружилась и темная пелена накрыла всего меня с головой. Стало холодно и тесно. Я открыл глаза. Вокруг было темно и неуютно. Душно. Я попробовал повернуться на бок и это удалось мне не с первого раза. Я явно находился в каком то ящике. Со временем глаза привыкли к темноте, и я разглядел атласную обивку ящика, маленькую белую подушечку и…

ААААА, – заорал я от испуга и ужаса охватившего мой разум. Я был в гробу. Начал пробовать сильно стучать в крышку, получалось очень плохо. Наконец крышка дрогнула и на мое лицо посыпалась земля. Мой ужас усилился. Меня просто затрясло от паники.

– Так, – судорожно думал я, – меня закопали, меня зарыли, меня похоронили ЖИВЫМ!!! Сколько кислорода может быть в гробу? На какую глубину зарывают в наше время? Все эти немыслимые вопросы пронизывали мою голову, я вертелся в этом плену как волчок. Бился головой об обивку, ломал ногти о крышку гроба. И, через некоторое время успокоился. Я даже не понял как это произошло. Скорее всего по факту. Я просто лег, сложил руки на груди и заплакал. Но, не на взрыт, а тихонечко, что – бы никто не услышал. Мне стало так бесконечно одиноко. Я представил себя маленьким промокшим котенком, сидящим на краю высоченного небоскреба. Дождь пролил меня насквозь. И ночь, приготовилась доесть меня изнутри. Но я сидел и уверенно ждал. Чего? Может быть, – думалось мне, – на меня точечно упадет вражеская зажигательная бомба. Все равно я никому не нужен. Одинокий, мокрый, чужой. Я закрыл глаза и, почему то начал читать стихи..

– Плевать, – думал я, все равно похоронили.

Именно в этот момент я и услышал шорох. Он был явно сверху. Сначала это был незначительный шорох, как будто маленький слепой крот прокладывал маршрут своего метро где то неподалеку. Я мысленно поприветствовал крота метростроителя и снова закрыл глаза. Но шум становился все сильнее и приближеннее. Я заинтересовался. Наконец, что – то гулко воткнулось в крышку моего гроба, и жадно начало скрести по его поверхности.

– Я здесь, – заорал я и заплакал от счастья.

Крышка дернулась, скрипнула и отварилась. На меня смотрел мой спаситель. Он был все в той же майке и потертых трико, только теперь весь вымазанный в земле и с лопатой наперевес.

– Сидоркин? – удивленно произнес я и попытался вылезти из гроба.

– Вот, – ликовал он, – делаю добрые дела, исправляю карму. Знаешь как меня мама в детстве учила? Если тебе человек зло сделал, дай ему конфетку. Еще сделал, еще дай конфетку.

– А если еще сделал? – спросил я отряхивая его от земли.

– Тогда еще дай конфетку, – весело произнес Сидоркин, выбираясь из ямы и подовая мне руку, – пусть он сука сдохнет от сахарного диабета.

– Не ожидал тебя встретить в таком антураже, – не зная как отблагодарить ангела, попытался сострить я.

– Уже и не знаю, добро ли я совершил, – усомнился он и закурил. Я взял у него сигарету и усевшись на гору нарытой земли сильно затянулся.

– А че так?

– Попробую объяснить тебе, – тихо произнес Сидоркин, – но для этого нам нужно прогуляться по кладбищу.

– Я ночами по кладбищам не гуляю, – вставая с кучи сказал я.

– Ага, – рассмеялся Сидоркин, – я по ночам на кладбищах прямо в гробу отлеживаюсь? То же мне отодракула недоделанный.

Я согласился и покорно проследовал за ним. Сначала мы долго и бессмысленно мотались вдоль потемневших могил. Как будто Сидоркин долго не мог понять в какую именно сторону нам нужно было следовать. То он заглядывал в склепы недавно упокоенных нуворишей, то, долго топтался на одной аллее с похороненными спортсменами. Потом, он покурил и уверенно повел меня к выходу.

– Точно же, – бубнил он себе под нос, – всех свежих у ворот теперь складируют.

– Что ты там шепчешь?

– Давно говорю не был на этом кладбище, – шмыгая носом сказал он и вдруг встал как вкопанный.

– Что такое? – Я уткнулся в его крылатую спину и выбросил тлеющую сигарету в лужу.

– Вот, – торжественно произнес ангел и начал рукавом оттирать табличку на памятнике, – здесь похоронен Абу, помнишь молодого парня с рулем в руках? Его будущий тесть из берданки завалил.

– Помню, – тихо ответил я и обомлел. Моя галлюцинация в оперном зале оказывалась отчасти, чей – то правдой. Я ущипнул себя за руку и почувствовал боль. Я явно не спал. Чувствовал ветер и озноб, пробирающий мое тело. Чувствовал запах могил, их сырость и одиночество. И наконец, я отчетливо видел могилу с фотографией именно того парня с рулем. Именно того! Именно…

– А вот девочка, – Сидоркин прошел чуть дальше и погладил сидящую у могильного гранита куклу. Ту самую, что гладила девочка, там, в коридоре, сидя на кровати.

В горле у меня пересохло. Перед глазами поплыли какие то диафильмы. Я потихоньку закурил еще одну сигарету, и оперся на гранитный памятник рукой, что – бы не свалиться с ног.

– Если пройдем дальше и остальных найдем, – строго констатировал он и сделал уверенный шаг влево, – а это, – и он устало присел у свежевырытой могилки и достал непонятно откуда взявшийся пузырь водки, – это дружок твой, Саня.

Я неспешно повернул туда голову и ноги у меня подкосились окончательно. На светлом, еще свежем кресте, повязанным лентами и уставленным венками, красовалась фотография моего лучшего друга.

– Так, – спокойно и твердо, Сидоркин плеснул в банку из под консервы водки, и подал торжественно мне, – на ка запахни. Извини, другой тары не нашлось, кладбище все – таки.

Я не разбирая выпил содержимое и снова затянулся. Сидоркин отхлебнул из горла и повторил мне в баночке. Я выпил и сел на краю могилы.

– Как же это так? – Глупо спросил я и откровенно посмотрел на него сквозь пелену накатившихся слез.

– В то утро, он пришел с твоих похорон и начал пить, – строго начал Сидоркин, – потом сгорел. Точнее угорел. Скорее всего от непотушенной сигареты. Весь матрац истлел вот он и задохнулся у себя в офисе. Пьяный. Ну, а свою могилу ты и сам видел, я же из нее тебя отрывал.