Герда посмотрела в ту сторону, куда я показывал, и увидела спящего мужчину. Он спал безмятежным сном и казалось даже улыбался. Я подошел к изголовью кровати и спросил:

– Хочешь знать, что же все – таки происходит в твоей жизни?

Ему, как мне показалось, стало ужасно интересно, и он утвердительно махнул головой.

– Тогда отгадай загадку, – строго сказал я.

Он был полон внимания.

– Что такое кофе в дорогу? – весело спросил я.

– Ну, – ответил он, – это же просто. Налил себе кофе, выпил и пошел.

– Считаешь, если бы это было так просто, стал бы я загадывать тебе её? Думай, в ответе кроется все то, что так необъяснимо мучает тебя. Попросту говоря, ответив на этот вопрос, ты поймешь весь смысл жизни, ну пускай не в глобальном исполнении, но что касаемо именно твоей, так все и поймешь. Поймешь что без любви нет ни тебя, не мира, ни чуда. Но он уже перевернулся на другой бок и не стал меня слушать.

– И после этого всего, ты все равно готов начать все с начала? – Спросила Герда.

Я посмотрел в ее волшебные глаза и улыбнулся:

– Я люблю тебя, – тихо сказал я, – и мир вокруг начал провялятся. Как легкая изморозь на стекле, как иней, как дымка. Постепенно он возвращался. Мой мир. Наш мир. Твой… мир.

Я выключил микрофон и привычным движением нажал кнопку электрического чайника и снял наушники. Хороший получился эфир. Но, думаю что это вряд ли кто – то оценит. Город спал.

– А теперь для вас поет Ролинг Стоун. – Весело проговорил я в пустоту утреннего окна и проверил порядок проигрываемых треков. Работать еще придется минут двадцать, двадцать пять. А потом. Потом я выпью кофе, выйду на улицу и пойду домой…. пешком.

Маленький мальчик взял белый лист бумаги и карандаш. Попробовал сделать набросок и ему это очевидно понравилось. Забавно выходило. Он изобразил луг и пасущуюся на нем корову. Набросал тихую речку и неумело очертил в правом углу рисунка улыбающееся солнце. Дерево и цветы. Радугу.

Затем он взялся за краски. Небо он окрасил в голубой, луг пролился зеленью, а на боках коровы появились оранжевые и красные пятна, река потемнела от синего, а солнце за золотило в своем правом углу. И вдруг, ни с того ни с сяго он одним движением кисти разделил луг витой дорогой. Дорога уходила куда то в гору. Рисунок был готов.

Но вот беда, сквозь нежную акварель все же проглядывался карандашный набросок. Его линии резали всю прелесть рисунка как нож резал податливое масло. И, некоторые пересечения карандашных линий чем то напоминали людские фигуры. Словно тени они сумрачно проглядывались сквозь акварель.

Мальчик взялся за дело с еще большим усердием. Он попытался стереть карандашные линии, но вместе с ними и блекли краски. Переставало улыбаться солнце, в голубом небе появлялись проплешины а корова стала серой. И только дорога осталась прежней.

Нарисованное и нравилось мальчику и не нравилось одновременно. Мир, нарисованный им стал обыденным, а так задумывался как сказочный, как волшебный. И тогда он взял серебряную пыльцу. Ту, что хранил его отец, а до него хранил его дед, и прадед хранил. Она осталась после того как к ним в огород упала серебряная звезда. Прадед аккуратно собрал пыльцу и сложил в деревянную коробочку. И сказал своей испуганной жене:

– Это нужно хранить для самого главного.

И семья хранила.

А он взял и макнул в нее свою кисть и провел по рисунку. И рисунок ожил. Зашумели травы на лугу, зажурчал ручей, замычала корова. Мальчик улыбнулся и пошел спать. Теперь он был доволен своим творчеством.

А утром, когда он посмотрел на него, удивлению его не было предела. На рисунке постоянно сновали какие то люди. Одни строили танки и устонавливали ракеты. Другие махали разноцветными флагами, третьи сидели и молились. Людей было столько, что мальчик не смог даже сосчитать их количество. Они постоянно кричали и что – то требовали. Корову они сьели, дерево спилили, на берегу ручья построили завод. В левом углу теперь висела луна, и она совершенно не отличалась от поблекшего солнца. И цвета, они стали совершенно другими. Непонятными и пугающими. И только дорога осталась прежней, петляющей и уходящей в гору.

Мальчик рассердился и захотел смять свой рисунок. Но вдруг заметил в самом нижнем углу такого же маленького мальчика. Тот сидел и усердно пытался что – то нарисовать. Мальчик протянул свою руку и отдал ему краски.

– Бери, – сказал он, – бери и рисуй. Рисуй так как оно и было задумано. Только рисуй сразу, без эскизов и набросков. Как видит это твое сердце, как ты это видишь и чувствуешь.

И мальчик ответил ему:

– Мне кажется что вот там должно быть дерево, вот здесь радуга а вот тут должна пастись разноцветная корова. А в этом углу должен сидеть маленький мальчик и рисовать.

Мальчик улыбнулся и передал ему серебряную пыльцу. И сказал:

– А это храни, для самого главного. Пусть твой мальчик рисует другую картинку, а на его картинке, еще один мальчик будет пробовать свои таланты. И еще… и еще… и еще. И вот когда у одного из них выйдет сравнительно не плохо. Вот только тогда он пусть и макнет свою кисть в серебро. Только тогда, но не раньше. Не совершайте моих ошибок. Идите своим путем.

И мальчик собрался и ушел, по своей извилистой дороге в гору. А другой начал рисовать. Луг, корову, радугу, солнце.

Где он этот мальчик? Куда увела его ветвистая дорога? Я не знаю.

Я сам был таким же мальчиком, но макнуть свою кисть в серебро так и не решился. Уж очень плох был мой рисунок.

Пятиэтажные хрущевки и серое небо. Промерзлая земля и вечно спешащие люди. Все куда – то бежали и ругались. И только дорога. Она получилась неизменной. Но только моей. И пошел по ней со слезами на глазах. Когда я закрывал их то видел эту необыкновенную синеву неба, эту радугу и этот луг. И мне не хотелось открывать глаз. И мне не хотелось переставать плакать. Плохой из меня вышел художник. Не важный.

И только в углу моего рисунка все так же сидит усердный и пытливый ум. Он разложил краски и начал творить. И коробочка рядом. И я верю в него. В то, что у него это получится гораздо лучше чем у нас всех вместе взятых. И тогда то мир содрогнется и все встанет на свои места. И дерево и радуга и река. И дело пойдет. Я верю в это. Я верю. Я верю.

Я верю. Я верю. Я верю. Я верю…

И еще я верю в то, что он то окажется умнее всех нас. И просто слепит из своего чистого листа маленький бумажный кораблик, да и запустит его по реке.

И с этим убеждением я и ухожу по своей извилистой дороге. В гору. С настежь закрытыми глазами.