Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таковы силы, что привел в движение славный Артигас,— слепые, но полные жизни, с инстинктами, враждебными европейской цивилизации и любой упорядоченной системе, противящиеся как монархии, так и республике, ибо обе они происходили из городов и, связанные между собой, несли определенный порядок и подчинение власти. И эти силы, и в первую очередь менее революционная, использовали противостоящие партии просвещенных городов до тех пор, пока те, кто призвал их себе на помощь, не погибли, а вместе с ними погиб и город с его идеями, его литературой, школами, судами — с его цивилизацией!
Это стихийное движение в пастушеских областях столь непосредственно в своих проявлениях, столь незаурядно и выразительно по своему духу и направленности, что и сегодня приводит в изумление партии городов, которые вовлекли его в свое дело и окрестили политическими названиями, разделявшими их самих. Сила, поддерживавшая Артигаса в Энтре-Риос, была та же, что в Санта-Фе поддерживала Лопеса, в Сантьяго — Ибарру, в Лос-Льяносе — Факундо. Индивидуализм был ее сутью, конь — ее единственным оружием, бесконечная пампа — ее подмостками. Орды бедуинов, в наши дни грабящие и оглашающие дикими воплями пограничные районы Алжира, дают точное представление о том, что такое аргентинская монтонера, которую использовали и дальновидные политики, и знаменитые злодеи. Такая же борьба цивилизации и варварства, города и пустыни происходит сегодня в Африке; у орды и у монтонеры одни и те же герои, общий дух, общая стратегия стихийности. Бесчисленные массы блуждающих по пустыне всадников вступают в бой с организованными отрядами города, если чувствуют превосходство своих сил, и, словно тучи казаков, тут же бросаются врассыпную, даже если бой идет на равных; затем они собираются вновь и внезапно нападают на спящих, угоняют коней, уничтожают отставших и вырвавшихся вперед. Вездесущие и неуловимые, действуют они маленькими группами, слабые в открытом бою, могущественные и непобедимые в длительных боевых операциях, на исходе которых организованная армия гибнет, изнуренная и обескровленная мелкими стычками, неожиданными набегами, усталостью.
Монтонера, какой в первые дни Республики появилась она под командованием Артигаса, уже обладала той звериной жестокостью, духом терроризма, которые бессмертному бандиту, скотоводу из провинции Буэнос-Айрес суждено было превратить в узаконенную систему, приспособленную для образованного общества, и от лица страдающей от стыда Америки выставить ее на обозрение всей Европе. Росас ничего не придумал, его дарования хватило лишь на то, чтобы повторить своих предшественников и превратить дикие инстинкты невежественных масс в хладнокровно обдуманную и выстроенную систему. Ремень из кожи полковника Масиэля, служивший путами для коня Росаса, который видели иностранные лазутчики, предвосхищен обычаями Артигаса, прочих каудильо — варваров и татар. Монтонера Артигаса своих врагов одевала в жилеты, то есть зашивала их в шкуры только что освежеванных животных и бросала в поле. Читатель может вообразить весь ужас этой медленной смерти. В 1836 году страшной казни подвергли одного полковника регулярной армии. Казнить с помощью ножа, обезглавливать, а не расстреливать — сей живодерский инстинкт Росас возвел в правило, чтобы даже смерть была в духе гаучо, а убийца получил жуткое наслаждение. Прежде всего он хотел заменить законные и принятые в цивилизованных обществах формы жизни такими, которые он называет американскими и во имя которых зовет на помощь Америку, в то время как Бразилия, Парагвай и Уругвай в страдании призывают содружество европейских государств помочь им освободиться от этого каннибала, уже вторгшегося в их пределы со своими кровавыми ордами. Невозможно сохранить спокойствие духа, необходимого для выяснения исторической истины, когда на каждом шагу тебя останавливает мысль о том, как же долго ему, с его системой убийств и жестокостей, допустимых разве что в глубинах Африки — в Ашанти[153] и Дагомее[154],— удалось держать в заблуждении Америку и Европу!
Таков, с момента ее появления, облик монтонеры, этого поразительного орудия войны и расправы, знакомого только обитающим на равнинах азиатским народам,— ее никогда не следует смешивать с нравами, идеями и обычаями аргентинских городов, которые, как и все американские города, всегда были продолжением городов Европы и Испании. Монтонера поддается объяснению лишь при исследовании внутреннего строя общества, ее породившего. Артигас, сначала проводник, контрабандист, то есть человек, объявивший войну образованному обществу, городу, затем начальник округа, каудильо, возглавивший массы гаучо,— именно этот тип с небольшими вариациями продолжает жить в каждом полководце пампы. Как и все гражданские войны, в которых глубоко враждуют партии, расходящиеся между собой в образовании, верованиях и целях, война в Аргентинской Республике велась долго и упорно, до тех пор пока одна из сторон не победила. Революционная война в Аргентине была двоякого рода: во-первых, это была война приобщенных к европейской культуре городов против испанцев с целью добиться большего простора для развития; во-вторых, это была война каудильо против городов за освобождение от всякого гражданского подчинения и открытие пути для развития своих склонностей и ненависти к цивилизации. Города побеждают испанцев, а пампа побеждает города. Вот разъяснение секрета аргентинской революции, первый выстрел которой прозвучал в 1810 году, а последний еще впереди.
Я не стану вдаваться во все детали, которых требует эта тема — борьба длится неопределенное время, одни города погибают раньше, другие позже. Жизнь Факундо Кироги даст нам возможность показать происходящее во всей его полноте. А сейчас я должен лишь отметить, что с победой каудильо все формы гражданской жизни, даже те, что существовали при испанцах, в одних областях страны исчезали совершенно, в других частично, но всюду дело идет к их гибели. Народы в своей массе неспособны сопоставлять и сравнивать различные эпохи; единственное, что охватывает их взор,— это настоящее; потому-то никто не замечает разрушения и упадка городов, точно так же, как до сих пор не отдают себе отчета в том, что народы глубинных провинций явно движутся к полному варварству. В Буэнос-Айресе столь сильны черты европейской цивилизации, что в конце концов городу удастся воспитать Росаса и сдержать его кровавые варварские инстинкты. Высокий пост Росаса, отношения с европейскими правительствами, очевидная необходимость уважать иностранцев, лгать в печати и отрицать все совершенные им зверства во избежание всеобщего осуждения — все это в конце концов заставит его сдерживать свою жестокость, это уже заметно, хотя и не помешает Буэнос-Айресу стать, подобно Гаване, самым богатым и в то же время самым порабощенным и развращенным городом Америки.
В результате господства поддерживающих Росаса каудильо четыре города уже уничтожены — это Санта-Фе, Сантьяго-де-Эстеро, Сан-Луис и Ла-Риоха. Санта-Фе, раскинувшийся