показать себя во всем блеске, во имя славы победителя, во имя репутации. Сопер­ников широким кругом обступают зрители, их глаза со страстью, с жад­ностью следят, как поблескивают мелькающие в воздухе ножи. Когда кровь польется ручьем, зрители полагают, что теперь вправе разнять де­рущихся. Если случится несчастье, симпатии на стороне того, кто ока­зался его виновником: на лучшем коне он спасается в самые отдаленные края, где его окружат уважением и сочувствием. Если законная власть настигнет беглеца, он нередко вступает в бой, а если ему удастся обра­тить в бегство отряд, то слава о нем распространяется по всей пампе. Проходит время, сменяется судья, и он может вновь появиться в родных краях: его больше не преследуют, он оправдан. Убить — это несчастье, за исключением тех случаев, когда убийства повторяются столько раз, что общение с убийцей начинает внушать ужас. Крупный землевладелец дон Хуан Мануэль Росас до того, как стал политической фигурой, пре­вратил свое поместье в пристанище для убийц. Предпочтение, которое он выказывал преступникам, можно было бы легко объяснить его поло­жением гаучо-землевладельца[138], если бы в дальнейшем он сам не обна­ружил сходные склонности, которые привели в ужас весь мир.

Что касается состязаний всадников, то достаточно назвать лишь одно из тех многих, которые устраиваются, чтобы судить, какой отчаянной храбростью надо обладать для участия в них. Гаучо скачет во весь опор мимо своих товарищей, в этот момент один из них бросает болас и стреноживает несущегося коня. Из тучи пыли, что поднимает падающий конь, выскакивает и мчится гаучо, а за ним конь, которого гонит вперед, согласно законам физики, инерция прерванного бега. В таких развлечениях ставкой становится сама жизнь, и иногда приходится расплачиваться ею.

Вы сомневаетесь, что подобные подвиги, ловкость и храбрость в обра­щении с конем — истоки той громкой славы, что принесла известность Аргентинской Республике и изменила облик страны? Но это именно так. Я вовсе не хочу утверждать, что преступления и убийства всегда были путем возвышения. Тысячи смельчаков превратились в бесславных бан­дитов, но исчисляются сотнями те, кто своим положением обязан подоб­ным делам. Во всех обществах, живущих под игом деспотизма, великие природные таланты гибнут в омуте преступлений. Римский гений, кото­рый завоевал мир, сегодня наводит ужас в Понтийских болотах[139], а ис­панских Сумалакарреги[140] и Мину[141] сотнями можно встретить в Сьерра-Леоне. Человеку нужна возможность, которая позволит развернуться его силам, способностям и честолюбию, а когда отсутствуют нормальные условия для этого, он придумывает свой мир, с его собственными зако­нами и моралью, и в нем с наслаждением доказывает, что родился На­полеоном и Цезарем.

Итак, там, где духовная культура бессмысленна и невозможна, где не существует общественных дел, где общее благо — пустой звук, ибо нет общества, там человек, наделенный незаурядными способностями, пыта­ется самоутвердиться с помощью тех средств, что ему предлагает обстановка. Гаучо станет преступником или каудильо, в соответствии с тем, какой поворот получат события в тот момент, когда он приобретает из­вестность.

Обычаи такого рода порождают жестокие методы подавления, ведь для наказания бездушных людей нужны еще более бездушные судьи. То, что вначале я говорил о вожаке обоза, полностью относится и к сельско­му судье[142]. Такой судья прежде всего должен быть смельчаком, ибо страх, которым окружено его имя, более могуществен, чем само нака­зание. Естественно, такой судья сам имеет славное прошлое, но возраст и семья призвали его к упорядоченной жизни. Вершит суд он всегда по своему усмотрению, руководствуясь лишь собственной совестью и стра­стями, и его приговоры не подлежат обжалованию. Иногда встречаются судьи, которые пользуются уважением при жизни и оставляют о себе добрую память. Однако средства наказания и произвол в вынесении при­говоров порождают в народе определенные представления о всемогущест­ве самовластия, и в дальнейшем это приносит свои плоды. Судья застав­ляет подчиняться себе с помощью репутации отчаянного смельчака, все­силия, судебного произвола, приговора «я повелеваю» и изобретенных им самим наказаний. Последствием подобного произвола, очевидно, неизбеж­ного на протяжении долгого времени, становится то, что какой-нибудь каудильо, возвысившийся в результате мятежа, приобретает — без всяких возражений со стороны своих приверженцев и сомнений в праве на это — такую безграничную и устрашающую власть, что встречается сегодня лишь у азиатских народов.

Аргентинский каудильо — это Магомет, который, если б ему вздума­лось, мог бы изменить господствующую религию и основать новую. Он держит в своих руках всю власть, самоуправство несет горе его жертвам, но это не злоупотребление, ибо он имеет право на беззаконие, более того, с необходимостью должен творить беззаконие — так было всегда.

То, что я сказал о судье, относится и к начальнику сельского окру­га[143]. В этом персонаже, занимающем более высокое по сравнению с судьей положение, еще более отчетливо выступают все качества и черты первого. Причем одно новое обстоятельство усугубляет, а не уменьшает зло. Начальника округа назначают городские власти. Но, поскольку влия­ние города в пампе, где у него нет сторонников, слабо, правительство пытается прибрать к рукам тех, кто внушает наибольшие опасения, по­ручая им этот пост с целью держать их в подчинении,— прием, свойст­венный всякой слабой власти, которая сегодня закрывает глаза на зло, не думая о том, что оно проявится завтра в неизмеримо возросшей степе­ни. Так Папское правительство вступает в сделку с бандитами, пригла­шает их на службу в Рим[144], потворствуя тем самым вандализму и обес­печивая ему будущее; так Султан, расплачиваясь за то, что Мухаммед-Али[145] не сверг его, жалует ему сан египетского паши, а затем оказывается вынужденным признать наследником престола. Примечатель­но, что все каудильо Аргентинской Революции возглавляли округа — Лопес[146] и Ибарра[147], Артигас и Гуэмес[148], Факундо и Росас. Эта долж­ность — исходный пункт для осуществления честолюбивых планов. Росас, собираясь подчинить себе города, уничтожил всех военачальников, кото­рые помогли ему возвыситься, и отдал эти влиятельные должности по­средственностям, из тех, кто не смог бы повторить его собственный путь. Пахарито, Селаррайан, Арболито, Панчо Эль Ньято и Молина — вот имена некоторых военачальников, от которых Росас очистил страну.

Я уделяю такое большое внимание всем этим подробностям, ибо они помогут объяснить особенности нашей общественной жизни и революции, что свершается в Аргентинской Республике,— революции, смысл ко­торой искажен словами, взятыми в заем из гражданской риторики, они затемняют его и создают об этих потрясениях ошибочные представления. Точно так же испанцы, высаживаясь в Америке, давали известные им европейские названия новым животным, которых они встречали, величая страшным именем льва, что вызывает представление о силе и мощи