от всей этой суеты один ученый неустанно трудился, поддерживая жизнь в этой дисциплине. Александр фон Гумбольдт, входивший в состав французской комиссии в 1790-е годы, проанализировал работу Гальвани и начал подозревать, что теории Вольты и Гальвани не противоречили друг другу и что Вольта был неправ, отбросив идею о животном электричестве[87].

Гумбольдт, ставший впоследствии камергером короля Пруссии и одним из ведущих деятелей Просвещения, пытался представить природу в качестве единой системы взаимосвязанных частей. Но в период “электрических войн” ему шел лишь третий десяток, он только недавно окончил университет и получил должность инспектора шахт. Он был истинным эрудитом, и его интересы распространялись от геологии до ботаники и сравнительной анатомии. Когда он узнал о противостоянии Гальвани и Вольты, он решил пролить свет на эту загадку.

С этой целью Гумбольдт провел около четырех тысяч опытов, причем некоторые из них – на самом себе (его друг Иоганн Вильгельм Риттер, который часто присоединялся к Гумбольдту, в ходе экспериментов на собственном теле подорвал нервную систему до такой степени, что скончался в возрасте тридцати четырех лет). Наверное, самым ужасным был эксперимент Гумбольдта с подключением гальванической батарейки с помощью проволоки к своей прямой кишке: историк Стенли Фингер называет этот эксперимент “почти что немыслимым”[88]. Опыт привел к тем же самым неприятным результатам, которые наблюдал на крупных животных Альдини, но проведение эксперимента на самом себе позволило Гумбольдту получить опыт “из первых рук”. Так он узнал, что непроизвольное опорожнение кишечника сопровождается болезненными схватками в брюшной полости и “зрительными ощущениями”. Не остановившись на этом, он засунул проволоку еще глубже в анус и обнаружил, что “в глазах вспыхивает яркий свет”. Трудно представить себе, чтобы в попытках понять суть животного электричества возможно было зайти еще дальше.

В 1800 году Гумбольдт отправился в путешествие в Венесуэлу для ознакомления с экспериментами Джона Уолша на живых электрических угрях, которые обычно не переживают перемещения из привычных условий обитания. Используя вьючных животных в качестве приманки для угрей (некоторые рыбы достигали пяти футов в длину и производили электрический разряд силой до 700 вольт – достаточно, чтобы оглушить лошадь или мула), он лично удостоверился в силе животного электричества. После этой поездки он начал понимать связь между этим мощным защитным биологическим электричеством и более “бытовым” электричеством, ответственным за стандартные движения и ощущения. В трудах об электрических угрях он очень красивым языком писал, что когда-нибудь в будущем, “вероятно, будет установлено, что у большинства животных каждому мышечному сокращению предшествует электрический разряд от нерва к мышце и что источником жизни всех организованных существ является простейший контакт разнородных веществ”[89].

Гумбольдт не стал следовать примеру Альдини и бросаться доказывать правоту Гальвани, а затеял долгий процесс возвращения к жизни экспериментальной физиологии: он поощрял талантливых молодых ученых в изучении животного электричества. В конце 1820-х годов, возвратившись после своих путешествий в Берлин, он стал покровительствовать подающему надежды физиологу Иоганну Мюллеру и способствовал назначению того заведующим департаментом анатомии в ведущем университете, который за двадцать лет до этого основал его брат Вильгельм фон Гумбольдт[90].

Мошенники дискредитировали исследования животного электричества до такой степени, что при появлении первых реальных доказательств его существования даже сам ученый, который заново его открыл, не понял, что именно он обнаружил. В 1828 году физик из Флоренции Леопольдо Нобили работал над повышением чувствительности электрометров, что было очень важно для налаживания трансатлантической телеграфной связи. С помощью этих приборов специалисты проверяли наличие тока и, соответственно, исправность доставки сообщений. Ранние версии приборов были недостаточно точными, поскольку измерениям тока мешал магнетизм Земли. И никто не понимал, как избавиться от этого влияния.

Для решения этой задачи нужен был гораздо более чувствительный электрометр (к этому времени с легкой руки французского физика Андре-Мари Ампера прибор стали называть гальванометром). Чтобы доказать, что его модель действительно работала лучше, Нобили нужно было найти самый слабый ток. Он вспомнил заявление Вольты о том, что Гальвани обнаружил не какое-то особое “животное электричество”, а просто чрезвычайно слабый ток, образующийся в результате контакта двух разнородных материалов. Он понял, что, если его устройство сможет уловить нечто столь неуловимое, как ничтожно малый ток внутри мертвой лягушки, его преимущества станут очевидными. И действительно, новый измерительный прибор зарегистрировал ток, который ученый назвал “corrente di rana” – “лягушачьим током”[91]. Прибор позволил ему сделать первую в истории запись электрической активности в нервной и мышечной тканях препарированной лягушки. Однако Нобили не понял, что этот ток происходил от самой лягушки, поскольку он все еще принадлежал к лагерю сторонников Вольты. Он настаивал, что все дело в металлах.

Прошло еще десять лет, прежде чем другой ученый правильно интерпретировал то, что измерил Нобили, и наконец вернул биоэлектричество на законный пьедестал.

Лягушачья батарейка

Карло Маттеуччи отделил последнее лягушачье бедро от тела бывшей владелицы и аккуратно поместил на батарейку. Он убил десять лягушек, отделил бедра и разрезал так, как разрезают пополам апельсин: с одной стороны они были цельными, с другой – рассеченными. Затем он сложил эти части лягушек одну поверх другой, создав биологическую версию (некоторые могут назвать ее извращенной версией) электрической батарейки, в которой цинк и медь были заменены мышцами и нервами. В результате Маттеуччи создал первую в мире батарейку, состоящую исключительно из тканей лягушки[92].

Он проверил наличие тока и обнаружил сигнал, причем чем больше лягушачьих бедер он соединял между собой, тем сильнее отклонялась стрелка гальванометра, указывая на усиление тока. Но эксперимент на этом не закончился. Когда Маттеуччи был удовлетворен количеством биологического материала в батарейке, он взял отходящий от нее проводок и аккуратно дотронулся им до другой распластанной на поддоне лягушки (точнее, до того, что от нее осталось). В отличие от лягушек в батарейке, данная лягушка была препарирована по тому же методу, который годами ранее применял Гальвани: освежеванная, без головы и почти полностью без передней части туловища – от нее остались лишь два бедренных нерва, по-прежнему соединяющих ноги с позвоночником. При контакте с проволокой эта жуткая маленькая кукольная половинка встрепенулась в знакомом танце. Животное электричество (и только оно одно) вызвало движение лапок мертвой лягушки.

Это было первое реальное достижение в сфере электрофизиологии со времен самого Гальвани, спустя сорок лет после его смерти.

Маттеуччи был вторым талантливым молодым ученым, которого заметил и финансировал Гумбольдт в те годы, когда изучение животного электричества было не в чести. Гумбольдта покорил энтузиазм Маттеуччи в поиске электрических сил как основы функции нервов, и он рекомендовал молодого ученого на должность профессора