— Ну, ну, — мягко произнес он. — Хорошо, что я забылупомянуть об этом.

— Ничего ты не забыл, — обвинила она, — ты нарочно этоскрыл.

— Ну зачем было мне скрывать?

Она не хотела даже думать, зачем.

Куинн достал из кармана ключ, открыл тяжелую кованую дверь ипровел нехотя следовавшую за ним Элизабет в отделанный деревянными панелямихолл, протянувшийся во всю ширину дома.

Здесь все было щемяще знакомым.

Сквозь высокие окна холла проникал свет, и в солнечнуюпогоду черные половицы сияли. Слева стоял широкий, облицованный камнем камин, ав середине вздымалась изогнутая лестница со специальным подъемным механизмомдля инвалидного кресла.

Было прохладно. Старинная мебель все еще блестела, ноотсутствовал свежий запах восковой политуры, который у Элизабет всегдаассоциировался с этим старинным домом.

— Извини, отлучусь на минутку, надо раскочегаритьцентральное отопление. — Куинн удалился в направлении кухни, а она встревоженнозаметалась по холлу.

Он быстро вернулся.

— Скоро все это прогреется, а я пока разведу огонь вкабинете.

— Но мы же ненадолго, зачем еще топить? — кинулась за нимЭлизабет.

— У отца в сейфе хранятся кое-какие документы, мне надопосмотреть. А раз мы все равно здесь, пусть нам будет уютно, — резонно заметилон.

Кабинет, служивший одновременно и комнатой отдыха ибиблиотекой, был просторным и хорошо обставленным: алый ковер, богатыебархатные шторы, из огромного эркера с ромбовидными стеклами, проделанного вшестидесятисантиметровой стене, открывался вид на море. Это была любимаякомната Генри.

В широком каменном камине уже были уложены дрова, на полкележала коробка спичек. Куинн нагнулся и в мгновенье разжег огонь.

Пламя затрещало и брызнуло искрами в дымоход. Куиннпододвинул к огню кресло и предложил:

— Располагайся. — Он бросил на нее насмешливый взгляд. — Илипредпочитаешь сразу взяться за дело? В твоей комнате все так, как ты оставила.Если хочешь разобраться в вещах, о которых я говорил...

Элизабет покачала головой — с тем этапом ее жизни покончено.

— Я не собираюсь ничего забирать.

— Тогда, чем неприкаянно метаться, может, присядешь иподождешь, пока я сделаю свои дела?

Сняв и отбросив в сторону куртку, он подошел к широкомуписьменному столу, принадлежавшему Генри, и включил лампу.

Элизабет опустилась в кресло и стала тайком наблюдать заКуинном из-под длинных шелковистых ресниц.

Он обладал суровой мужской красотой, всегда дававшей емузаконное место среди мужчин и покорявшей сердца женщин. Он, однако, не слишкомпридавал этому значение и не поощрял их интереса.

Куинн как-то сказал ей, что он однолюб, и она, поверив ему,воспылала надеждой, молилась, чтобы он сделал ее своей избранницей, своейлюбимой, матерью своих детей...

С болью и тоской Элизабет разглядывала склонившееся лицо,темные брови, длинные морщинки между ними, прямой нос, тяжелые веки, темныересницы.

Возможность просто сидеть и смотреть на него уже быласчастьем. Когда-то она думала, что это счастье будет длиться вечно. Правда,тогда она глупо воображала, что он испытывает к ней те же чувства.

Если бы он любил ее...

Прядь темных волос упала Куинну на лоб. Он нетерпеливопровел ладонью по волосам, поднял глаза и поймал взгляд Элизабет.

Она поспешно отвела глаза и, сбросив лодочки, протянула ногик огню.

Дрова горели хорошо, пламя весело плясало. Элизабет снялажакет и, откинув голову на спинку кресла, закрыла глаза. Она не заметила, какзадремала.

Ей снилось, что Куинн ее целует. Поцелуй был легким исладким. Ее охватила радость.

Ее губы приоткрылись под нежным прикосновением, и Элизабет,тихо мурлыкнув, протянула руки и обняла его за шею.

И тут же ахнула и открыла глаза. Куинн стоял перед ней,склонившись и опершись руками о подлокотники. Его губы были совсем близко.

Она резко повернула голову.

— Что ты делаешь?

— Бужу Спящую красавицу.

— Я не хочу, чтоб ты целовал меня, — глухо произнесла она.

— Мгновенье назад ты этого хотела.

Это была правда, и Элизабет промолчала.

Куинн выпрямился и, не отводя глаз от ее раскрасневшегосялица, уселся в стоявшее напротив кресло.

Еще не вполне очнувшись ото сна, она огляделась и увидела,что красные бархатные шторы затянуты, а торшер выключен. Освещенная лишь двумянастольными лампами и пламенем камина, комната казалась небольшой и уютной.

— Ты закончил работу? — спросила она.

— Решил сделать перерыв, посидеть у огня.

Значит, он наблюдал за ней. Интересно, сколько времени?Давно ли она заснула?

Словно отвечая на ее мысли, он проговорил:

— Ты хорошо спала. Я несколько раз подбрасывал дров, а ты ине шелохнулась. Я даже подумал, что ты уже решила расположиться на ночь.

Она нервно начала заправлять выбившиеся из пучка шелковистыетемные кудряшки.

— А который час?

В кабинете часов не было: Генри терпеть не мог, когда вкомнате тикали часы.

— Пора пить чай, — небрежно бросил Куинн. — Поэтому я иразбудил тебя. Все уже готово.

Он встал и выкатил из-за ее спины сервировочный столик счайными приборами.

— К сожалению, молоко из морозильника еще не оттаяло,поэтому я заварил «Эрл Грей». Может быть, ты разольешь, пока я подогреюбисквиты?

Чувствуя себя Алисой в Стране Чудес, Элизабет взяласеребряный чайник и налила чай в две фарфоровые чашечки, а Куинн присел накорточки перед огнем, держа решетку-гриль на длинной ручке.

Озаренное пламенем лицо превратилось в бронзовую маску сгорящими глазами. Опираясь свободной рукой на мускулистое бедро, Куинн обжарилкучку пышных бисквитов, уложил их ровной стопкой и обильно смазал маслом.

— Ты проголодалась?

— Ужасно, — призналась Элизабет и неожиданно для себяулыбнулась.

Он ответил ей улыбкой и пододвинул тарелку с бисквитами.

— Тогда давай жуй.

Отправив в рот последний кусочек, она облизала вымазанныемаслом пальцы и протянула:

— Мм, как вкусно.

— По-моему, ты предпочитаешь черную икру.

— Я, кажется, говорила, что у меня изменился вкус. —Элизабет тут же пожалела о своих словах. Ей не хотелось снова ссориться иуничтожать возникшее между ними чувство близости.